Рим. Реформы Тиберия Гракха. Братья гракхи Какую должность занимал тиберий гракх

Сре­ди народ­ных три­бу­нов сила на сто­роне того, кто нала­га­ет запрет, и если даже все осталь­ные соглас­ны друг с дру­гом, они ниче­го не достиг­нут, пока есть хотя бы один, про­ти­вя­щий­ся их суж­де­нию. Воз­му­щен­ный поступ­ком Окта­вия, Тибе­рий взял назад свой пер­вый, более крот­кий зако­но­про­ект и внес новый, более при­ят­ный для наро­да и более суро­вый к нару­ши­те­лям пра­ва, кото­рым на сей раз вме­ня­лось в обя­зан­ность осво­бо­дить все зем­ли, какие когда-либо были при­об­ре­те­ны в обход преж­де издан­ных зако­нов. Чуть не еже­днев­но у Тибе­рия быва­ли схват­ки с Окта­ви­ем на ора­тор­ском воз­вы­ше­нии, но, хотя спо­ри­ли они с вели­чай­шей горяч­но­стью и упор­ст­вом, ни один из них, как сооб­ща­ют, не ска­зал о дру­гом ниче­го оскор­би­тель­но­го, ни один не под­дал­ся гне­ву, не про­ро­нил непо­до­баю­ще­го или непри­стой­но­го сло­ва. Как вид­но, не толь­ко на вак­хи­че­ских празд­не­ствах , но и в пла­мен­ных пре­ре­ка­ни­ях доб­рые задат­ки и разум­ное вос­пи­та­ние удер­жи­ва­ют дух от без­образ­ных край­но­стей. Зная, что дей­ст­вию зако­на под­па­да­ет и сам Окта­вий, у кото­ро­го было мно­го обще­ст­вен­ной зем­ли, Тибе­рий про­сил его отка­зать­ся от борь­бы, согла­ша­ясь воз­ме­стить ему поте­ри за счет соб­ст­вен­но­го состо­я­ния, кста­ти ска­зать - отнюдь не бле­стя­ще­го. Но Окта­вий был непре­кло­нен, и тогда Тибе­рий осо­бым ука­зом объ­явил пол­но­мо­чия всех долж­ност­ных лиц, кро­ме три­бу­нов, пре­кра­щен­ны­ми до тех пор, пока зако­но­про­ект не прой­дет голо­со­ва­ния. Он опе­ча­тал соб­ст­вен­ною печа­тью храм Сатур­на, чтобы кве­сто­ры не мог­ли ниче­го при­не­сти или выне­сти из каз­на­чей­ства , и через гла­ша­та­ев при­гро­зил штра­фом пре­то­рам, кото­рые ока­жут непо­ви­но­ве­ние, так что все в испу­ге пре­рва­ли испол­не­ние сво­их обыч­ных дел и обя­зан­но­стей. Тут вла­дель­цы земель пере­ме­ни­ли одеж­ды и ста­ли появ­лять­ся на фору­ме с видом жал­ким и подав­лен­ным, но втайне зло­умыш­ля­ли про­тив Тибе­рия и уже при­гото­ви­ли убийц для поку­ше­ния, так что и он, ни от кого не таясь, опо­я­сал­ся раз­бой­ни­чьим кин­жа­лом, кото­рый назы­ва­ют « доло­ном» .

впо­след­ст­вии же, когда Гай и Фуль­вий зада­ли ему в Собра­нии вопрос, что он дума­ет о смер­ти Тибе­рия, ото­звал­ся о его дея­тель­но­сти с неодоб­ре­ни­ем. Народ пре­рвал речь Сци­пи­о­на воз­му­щен­ным кри­ком, чего рань­ше нико­гда не слу­ча­лось, а сам он был до того раздо­са­до­ван, что гру­бо оскор­бил народ. Об этом подроб­но рас­ска­за­но в жиз­не­опи­са­нии Сци­пи­о­на .

[ГАЙ ГРАКХ]

После гибе­ли Тибе­рия Гай в пер­вое вре­мя, то ли боясь вра­гов, то ли с целью вос­ста­но­вить про­тив них сограж­дан, совер­шен­но не пока­зы­вал­ся на фору­ме и жил тихо и уеди­нен­но, слов­но чело­век, кото­рый не толь­ко подав­лен и удру­чен обсто­я­тель­ства­ми, но и впредь наме­рен дер­жать­ся в сто­роне от обще­ст­вен­ных дел; это дава­ло повод для тол­ков, буд­то он осуж­да­ет и отвер­га­ет начи­на­ния Тибе­рия. Но он был еще слиш­ком молод, на девять лет моло­же бра­та, а Тибе­рий умер, не дожив до трид­ца­ти. Когда же с тече­ни­ем вре­ме­ни мало-пома­лу стал обна­ру­жи­вать­ся его нрав, чуж­дый празд­но­сти, изне­жен­но­сти, стра­сти к вину и к нажи­ве, когда он при­нял­ся отта­чи­вать свой дар сло­ва, как бы гото­вя себе кры­лья, кото­рые воз­не­сут его на государ­ст­вен­ном попри­ще, с пол­ною оче­вид­но­стью откры­лось, что спо­кой­ст­вию Гая ско­ро при­дет конец. Защи­щая как-то в суде сво­е­го дру­га Вет­тия, он доста­вил наро­ду такую радость и вызвал такое неисто­вое вооду­шев­ле­ние, что все про­чие ора­то­ры пока­за­лись в срав­не­нии с ним жал­ки­ми маль­чиш­ка­ми, а у могу­ще­ст­вен­ных граж­дан заро­ди­лись новые опа­се­ния, и они мно­го гово­ри­ли меж­ду собою, что ни в коем слу­чае нель­зя допус­кать Гая к долж­но­сти три­бу­на.

По чистой слу­чай­но­сти ему выпал жре­бий ехать в Сар­ди­нию кве­сто­ром при кон­су­ле Оре­сте, что обра­до­ва­ло его вра­гов и нисколь­ко не огор­чи­ло само­го Гая. Воин­ст­вен­ный от при­ро­ды и вла­дев­ший ору­жи­ем не хуже, чем тон­ко­стя­ми пра­ва, он, вме­сте с тем, еще стра­шил­ся государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти и ора­тор­ско­го воз­вы­ше­ния, а усто­ять перед при­зы­ва­ми наро­да и дру­зей чув­ст­во­вал себя не в силах и пото­му с боль­шим удо­воль­ст­ви­ем вос­поль­зо­вал­ся слу­ча­ем уехать из Рима. Прав­да, гос­под­ст­ву­ет упор­ное мне­ние, буд­то Гай был самым необуздан­ным иска­те­лем народ­ной бла­го­склон­но­сти и гораздо горя­чее Тибе­рия гнал­ся за сла­вою у тол­пы. Но это ложь. Напро­тив, ско­рее по необ­хо­ди­мо­сти, неже­ли по сво­бод­но­му выбо­ру, сколь­ко мож­но судить, занял­ся он дела­ми государ­ства. Ведь и ора­тор Цице­рон сооб­ща­ет , что Гай не хотел при­ни­мать ника­ких долж­но­стей, пред­по­чи­тал жить в тишине и покое, но брат явил­ся ему во сне и ска­зал так: « Что же ты мед­лишь, Гай? Ино­го пути нет. Одна и та же суж­де­на нам обо­им жизнь, одна и та же смерть в борь­бе за бла­го наро­да!»

В Сар­ди­нии Гай дал все­сто­рон­ние дока­за­тель­ства сво­ей доб­ле­сти и нрав­ст­вен­ной высоты, намно­го пре­взой­дя всех моло­дых и отва­гою в бит­вах и спра­вед­ли­во­стью к под­чи­нен­ным, и почти­тель­ной любо­вью к пол­ко­вод­цу, а в воздерж­но­сти, про­сто­те и трудо­лю­бии оста­вив поза­ди и стар­ших. Зимою, кото­рая в Сар­ди­нии на ред­кость холод­на и нездо­ро­ва, кон­сул потре­бо­вал от горо­дов теп­ло­го пла­тья для сво­их вои­нов, но граж­дане отпра­ви­ли в Рим прось­бу отме­нить это тре­бо­ва­ние. Сенат при­нял про­си­те­лей бла­го­склон­но и отдал кон­су­лу при­каз одеть вои­нов ины­ми сред­ства­ми, и так как кон­сул был в затруд­не­нии, а вои­ны меж тем жесто­ко мерз­ли, Гай, объ­е­хав­ши горо­да, убедил их помочь рим­ля­нам доб­ро­воль­но. Весть об этом при­шла в Рим, и сенат был сно­ва обес­по­ко­ен, усмот­рев в поведе­нии Гая первую попыт­ку про­ло­жить себе путь к народ­ной бла­го­склон­но­сти. И, преж­де все­го, когда при­бы­ло посоль­ство из Афри­ки от царя Миципсы, кото­рый велел передать, что в знак рас­по­ло­же­ния к Гаю Грак­ху он отпра­вил пол­ко­вод­цу в Сар­ди­нию хлеб, сена­то­ры, в гне­ве, про­гна­ли послов, а затем вынес­ли поста­нов­ле­ние: вой­ско в Сар­ди­нии сме­нить, но Оре­ста оста­вить на преж­нем месте - имея в виду, что долг служ­бы задер­жит при пол­ко­вод­це и Гая. Гай, одна­ко ж, едва узнал о слу­чив­шем­ся, в край­нем раз­дра­же­нии сел на корабль и неожидан­но появил­ся в Риме, так что не толь­ко вра­ги хули­ли его повсюду, но и наро­ду каза­лось стран­ным, как это кве­стор сла­га­ет с себя обя­зан­но­сти рань­ше намест­ни­ка. Одна­ко, когда про­тив него воз­буди­ли обви­не­ние перед цен­зо­ра­ми, Гай, попро­сив сло­ва, сумел про­из­ве­сти пол­ную пере­ме­ну в суж­де­ни­ях сво­их слу­ша­те­лей, кото­рые под конец были уже твер­до убеж­де­ны, что он сам - жерт­ва вели­чай­шей неспра­вед­ли­во­сти. Он про­слу­жил в вой­ске, ска­зал Гай, две­на­дцать лет, тогда как обя­за­тель­ный срок служ­бы - все­го десять, и про­был кве­сто­ром при пол­ко­вод­це три года , тогда как по зако­ну мог бы вер­нуть­ся через год. Един­ст­вен­ный из все­го вой­ска, он взял с собою в Сар­ди­нию пол­ный коше­лек и увез его оттуда пустым, тогда как осталь­ные, выпив взя­тое из дому вино, везут в Рим амфо­ры, довер­ху насы­пан­ные сереб­ром и золо­том.

Вско­ре Гая вновь при­влек­ли к суду, обви­няя в том, что он скло­нял союз­ни­ков к отпа­де­нию от Рима и был участ­ни­ком рас­кры­то­го во Фре­гел­лах заго­во­ра. Одна­ко он был оправ­дан и, очи­стив­шись от всех подо­зре­ний, немед­лен­но стал искать долж­но­сти три­бу­на, при­чем все, как один, извест­ные и вид­ные граж­дане высту­па­ли про­тив него, а народ, под­дер­жи­вав­ший Гая, собрал­ся со всей Ита­лии в таком коли­че­стве, что мно­гие не нашли себе в горо­де при­ста­ни­ща, а Поле всех не вме­сти­ло и кри­ки голо­су­ю­щих нес­лись с крыш и гли­но­бит­ных кро­вель домов.

Власть иму­щие лишь в той мере взя­ли над наро­дом верх и не дали свер­шить­ся надеж­дам Гая, что он ока­зал­ся избран­ным не пер­вым, как рас­счи­ты­вал, а чет­вер­тым . Но едва он занял долж­ность, как тут же пер­вен­ство пере­шло к нему, ибо силою речей он пре­вос­хо­дил всех сво­их това­ри­щей-три­бу­нов, а страш­ная смерть Тибе­рия дава­ла ему пра­во гово­рить с боль­шой сме­ло­стью, опла­ки­вая участь бра­та. Меж­ду тем он при вся­ком удоб­ном слу­чае обра­щал мыс­ли наро­да в эту сто­ро­ну, напо­ми­ная о слу­чив­шем­ся и при­во­дя для срав­не­ния при­ме­ры из про­шло­го - как их пред­ки объ­яви­ли вой­ну фалис­кам, за то что они оскор­би­ли народ­но­го три­бу­на, неко­е­го Гену­ция, и как каз­ни­ли Гая Вету­рия , за то что он один не усту­пил доро­гу народ­но­му три­бу­ну, про­хо­див­ше­му через форум. « А у вас на гла­зах, - про­дол­жал он, - Тибе­рия насмерть били дубьем, а потом с Капи­то­лия волок­ли его тело по горо­ду и швыр­ну­ли в реку, у вас на гла­зах лови­ли его дру­зей и уби­ва­ли без суда! Но раз­ве не при­ня­то у нас иско­ни, если на чело­ве­ка взведе­но обви­не­ние, гро­зя­щее смерт­ною каз­нью, а он не явля­ет­ся перед судья­ми, то на заре к две­рям его дома при­хо­дит тру­бач и зву­ком тру­бы еще раз вызы­ва­ет его явить­ся, и лишь тогда, но не рань­ше, выно­сит­ся ему при­го­вор?! Вот как осто­рож­ны и осмот­ри­тель­ны были наши отцы в судеб­ных делах» .

Зара­нее воз­му­тив и рас­тре­во­жив народ таки­ми реча­ми - а он вла­дел не толь­ко искус­ст­вом сло­ва, но и могу­чим, на ред­кость звуч­ным голо­сом, - Гай внес два зако­но­про­ек­та: во-пер­вых, если народ отре­ша­ет долж­ност­ное лицо от вла­сти, ему и впредь ника­кая долж­ность дана быть не может, а во-вто­рых, наро­ду пре­до­став­ля­ет­ся пра­во судить долж­ност­ное лицо, изгнав­шее граж­да­ни­на без суда. Один из них, без вся­ко­го сомне­ния, покры­вал позо­ром Мар­ка Окта­вия, кото­ро­го Тибе­рий лишил долж­но­сти три­бу­на, вто­рой был направ­лен про­тив Попи­лия, кото­рый был пре­то­ром в год гибе­ли Тибе­рия и отпра­вил в изгна­ние его дру­зей. Попи­лий не отва­жил­ся под­верг­нуть себя опас­но­сти суда и бежал из Ита­лии, а дру­гое пред­ло­же­ние Гай сам взял обрат­но, ска­зав, что милу­ет Окта­вия по прось­бе сво­ей мате­ри Кор­не­лии. Народ был вос­хи­щен и дал свое согла­сие. Рим­ляне ува­жа­ли Кор­не­лию ради ее детей нисколь­ко не мень­ше, неже­ли ради отца, и впо­след­ст­вии поста­ви­ли брон­зо­вое ее изо­бра­же­ние с над­пи­сью: « Кор­не­лия, мать Грак­хов» . Часто вспо­ми­на­ют несколь­ко мет­ких, но слиш­ком рез­ких слов Гая, ска­зан­ных в защи­ту мате­ри одно­му из вра­гов. « Ты, - вос­клик­нул он, - сме­ешь хулить Кор­не­лию, кото­рая роди­ла на свет Тибе­рия Грак­ха?!» И, так как за неза­дач­ли­вым хули­те­лем была дур­ная сла­ва чело­ве­ка изне­жен­но­го и рас­пут­но­го, про­дол­жал: « Как у тебя толь­ко язык пово­ра­чи­ва­ет­ся срав­ни­вать себя с Кор­не­ли­ей! Ты что, рожал детей, как она? А ведь в Риме каж­дый зна­ет, что она доль­ше спит без муж­чи­ны, чем муж­чи­ны без тебя!» Вот како­ва была язви­тель­ность речей Гая, и при­ме­ров подоб­но­го рода мож­но най­ти в его сохра­нив­ших­ся кни­гах нема­ло.

Сре­ди зако­нов, кото­рые он пред­ла­гал, угож­дая наро­ду и под­ры­вая могу­ще­ство сена­та, один касал­ся выво­да коло­ний и, одновре­мен­но, пред­у­смат­ри­вал раздел обще­ст­вен­ной зем­ли меж­ду бед­ня­ка­ми, вто­рой забо­тил­ся о вои­нах, тре­буя, чтобы их снаб­жа­ли одеж­дой на казен­ный счет, без вся­ких выче­тов из жало­ва­ния, и чтобы нико­го моло­же сем­на­дца­ти лет в вой­ско не при­зы­ва­ли . Закон о союз­ни­ках дол­жен был урав­нять в пра­вах ита­лий­цев с рим­ски­ми граж­да­на­ми, хлеб­ный закон - сни­зить цены на про­до­воль­ст­вие для бед­ня­ков. Самый силь­ный удар по сена­ту нано­сил зако­но­про­ект о судах. До тех пор судья­ми были толь­ко сена­то­ры, и пото­му они вну­ша­ли страх и наро­ду и всад­ни­кам. Гай при­со­еди­нил к трем­стам сена­то­рам такое же чис­ло всад­ни­ков, с тем чтобы судеб­ные дела нахо­ди­лись в общем веде­нии этих шести­сот чело­век.

Сооб­ща­ют, что, вно­ся это пред­ло­же­ние, Гай и вооб­ще выка­зал осо­бую страсть и пыл, и, меж­ду про­чим, в то вре­мя как до него все высту­паю­щие перед наро­дом ста­но­ви­лись лицом к сена­ту и так назы­вае­мо­му коми­тию , впер­вые тогда повер­нул­ся к фору­му. Он взял себе это за пра­ви­ло и в даль­ней­шем и лег­ким пово­ротом туло­ви­ща сде­лал пере­ме­ну огром­ной важ­но­сти - пре­вра­тил, до извест­ной сте­пе­ни, государ­ст­вен­ный строй из ари­сто­кра­ти­че­ско­го в демо­кра­ти­че­ский, вну­шая, что ора­то­ры долж­ны обра­щать­ся с речью к наро­ду, а не к сена­ту.

Народ не толь­ко при­нял пред­ло­же­ние Гая, но и пору­чил ему избрать новых судей из всад­ни­че­ско­го сосло­вия, так что он при­об­рел сво­е­го рода еди­но­лич­ную власть и даже сенат стал при­слу­ши­вать­ся к его сове­там. Впро­чем, он неиз­мен­но пода­вал лишь такие сове­ты, кото­рые мог­ли послу­жить к чести и сла­ве сена­та. В их чис­ле было и заме­ча­тель­ное, на ред­кость спра­вед­ли­вое мне­ние, как рас­по­рядить­ся с хле­бом, при­слан­ным из Испа­нии намест­ни­ком Фаби­ем. Гай убедил сена­то­ров хлеб про­дать и выру­чен­ные день­ги вер­нуть испан­ским горо­дам, а к Фабию обра­тить­ся со стро­гим пори­ца­ни­ем, за то что он дела­ет власть Рима нена­вист­ной и непе­ре­но­си­мой. Этим он стя­жал нема­лую сла­ву и любовь в про­вин­ци­ях.

Он внес еще зако­но­про­ек­ты - о новых коло­ни­ях, о стро­и­тель­стве дорог и хлеб­ных амба­ров, и во гла­ве всех начи­на­ний ста­но­вил­ся сам, нисколь­ко не утом­ля­ясь ни от важ­но­сти трудов, ни от их мно­го­чис­лен­но­сти, но каж­дое из дел испол­няя с такою быст­ро­той и тща­тель­но­стью, слов­но оно было един­ст­вен­ным, и даже злей­шие вра­ги, нена­видев­шие и бояв­ши­е­ся его, диви­лись целе­устрем­лен­но­сти и успе­хам Гая Грак­ха. А народ и вовсе был вос­хи­щен, видя его посто­ян­но окру­жен­ным под­ряд­чи­ка­ми, масте­ро­вы­ми, посла­ми, долж­ност­ны­ми лица­ми, вои­на­ми, уче­ны­ми, видя, как он со все­ми обхо­ди­те­лен и при­вет­лив и вся­ко­му возда­ет по заслу­гам, нисколь­ко не роняя при этом соб­ст­вен­но­го досто­ин­ства, но изоб­ли­чая злоб­ных кле­вет­ни­ков, кото­рые назы­ва­ли его страш­ным, гру­бым, жесто­ким. Так за непри­нуж­ден­ны­ми беседа­ми и сов­мест­ны­ми заня­ти­я­ми он еще более искус­но рас­по­ла­гал к себе народ, неже­ли про­из­но­ся речи с ора­тор­ско­го воз­вы­ше­ния.

Боль­ше все­го заботы вкла­ды­вал он в стро­и­тель­ство дорог, имея в виду не толь­ко поль­зу, но и удоб­ства, и кра­соту. Доро­ги про­во­ди­лись совер­шен­но пря­мые. Их мости­ли теса­ным кам­нем либо же покры­ва­ли сло­ем плот­но уби­то­го пес­ка. Там, где путь пере­се­ка­ли ручьи или овра­ги, пере­бра­сы­ва­лись мосты и выво­ди­лись насы­пи, а потом уров­ни по обе­им сто­ро­нам в точ­но­сти срав­ни­ва­лись, так что вся работа в целом была радо­стью для гла­за. Кро­ме того Гай раз­ме­рил каж­дую доро­гу, от нача­ла до кон­ца, по милям (миля - немно­гим менее вось­ми ста­ди­ев) и отме­тил рас­сто­я­ния камен­ны­ми стол­ба­ми. Побли­же один к дру­го­му были рас­став­ле­ны по обе сто­ро­ны доро­ги еще кам­ни, чтобы всад­ни­ки мог­ли садить­ся с них на коня, не нуж­да­ясь в стре­мя­ном.

Меж тем как народ про­слав­лял Гая до небес и готов был дать ему любые дока­за­тель­ства сво­ей бла­го­склон­но­сти, он, высту­пая одна­жды, ска­зал, что будет про­сить об одном одол­же­нии и если прось­бу его ува­жат, сочтет себя на вер­ху уда­чи, одна­ко ж ни сло­вом не упрекнет сограж­дан и тогда, если полу­чит отказ. Речь эта была при­ня­та за прось­бу о кон­суль­стве, и все реши­ли, что он хочет искать одновре­мен­но долж­но­сти и кон­су­ла и народ­но­го три­бу­на . Но когда наста­ли кон­суль­ские выбо­ры и все были взвол­но­ва­ны и насто­ро­же­ны, Гай появил­ся рядом с Гаем Фан­ни­ем и повел его на Поле, чтобы вме­сте с дру­ги­ми дру­зья­ми ока­зать ему под­держ­ку. Такой неожидан­ный обо­рот собы­тий дал Фан­нию гро­мад­ное пре­иму­ще­ство перед осталь­ны­ми соис­ка­те­ля­ми, и он был избран кон­су­лом, а Гай, во вто­рой раз , народ­ным три­бу­ном - един­ст­вен­но из пре­дан­но­сти наро­да, ибо сам он об этом не про­сил и даже не заго­ва­ри­вал.

Но вско­ре он убедил­ся, что рас­по­ло­же­ние к нему Фан­ния силь­но охла­де­ло, а нена­висть сена­та ста­но­вит­ся откры­той, и пото­му укре­пил любовь наро­да новы­ми зако­но­про­ек­та­ми, пред­ла­гая выве­сти коло­нии в Тарент и Капую и даро­вать пра­ва граж­дан­ства всем лати­ня­нам. Тогда сенат, боясь, как бы он не сде­лал­ся совер­шен­но неодо­ли­мым, пред­при­нял попыт­ку изме­нить настро­е­ние тол­пы необыч­ным, преж­де не употреб­ляв­шим­ся спо­со­бом - стал состя­зать­ся с Гаем в льсти­вой уго­д­ли­во­сти перед наро­дом вопре­ки сооб­ра­же­ни­ям обще­го бла­га.

Сре­ди това­ри­щей Гая по долж­но­сти был Ливий Друз, чело­век, ни про­ис­хож­де­ни­ем сво­им, ни вос­пи­та­ни­ем нико­му в Риме не усту­пав­ший, а нра­вом, крас­но­ре­чи­ем и богат­ст­вом спо­соб­ный сопер­ни­чать с самы­ми ува­жа­е­мы­ми и могу­ще­ст­вен­ны­ми из сограж­дан. К нему-то и обра­ти­лись вид­ней­шие сена­то­ры и убеж­да­ли объ­еди­нить­ся с ними и начать дей­ст­во­вать про­тив Грак­ха - не при­бе­гая к наси­лию и не идя напе­ре­кор наро­ду, напро­тив, угож­дая ему во всем, даже в таких слу­ча­ях, когда по сути вещей сле­до­ва­ло бы сопро­тив­лять­ся до послед­ней воз­мож­но­сти.

Пре­до­ста­вив ради этой цели свою власть три­бу­на в рас­по­ря­же­ние сена­та, Ливий внес несколь­ко зако­но­про­ек­тов, не имев­ших ниче­го обще­го ни с поль­зою, ни со спра­вед­ли­во­стью, но, слов­но в комедии , пре­сле­до­вав­ших лишь одну цель - любой ценой пре­взой­ти Гая в уме­нии пора­до­вать народ и уго­дить ему. Так сенат с пол­ней­шей ясно­стью обна­ру­жил, что не поступ­ки и начи­на­ния Гая его воз­му­ща­ют, но что он хочет уни­что­жить или хотя бы пре­дель­но уни­зить само­го Грак­ха. Когда Гай пред­ла­гал выве­сти две коло­нии и вклю­чал в спис­ки пере­се­лен­цев самых достой­ных граж­дан, его обви­ня­ли в том, что он заис­ки­ва­ет перед наро­дом, а Ливию, кото­рый наме­ре­вал­ся устро­ить две­на­дцать новых коло­ний и отпра­вить в каж­дую по три тыся­чи бед­ня­ков, ока­зы­ва­ли вся­че­скую под­держ­ку. Один разде­лял зем­лю меж­ду неиму­щи­ми, назна­чая всем пла­тить подать в каз­ну - и его беше­но нена­виде­ли, кри­ча­ли, что он льстит тол­пе, дру­гой сни­мал и подать с полу­чив­ших наде­лы - и его хва­ли­ли. Наме­ре­ние Гая пре­до­ста­вить лати­ня­нам рав­но­пра­вие удру­ча­ло сена­то­ров, но к зако­ну, пред­ло­жен­но­му Ливи­ем и запре­щав­ше­му бить пал­кой кого бы то ни было из лати­нян даже во вре­мя служ­бы в вой­ске, отно­си­лись бла­го­склон­но. Да и сам Ливий, высту­пая, нико­гда не про­пус­кал слу­чая отме­тить, что пеку­щий­ся о наро­де сенат одоб­ря­ет его пред­ло­же­ния. Кста­ти гово­ря, во всей его дея­тель­но­сти это было един­ст­вен­но полез­ным, ибо народ пере­стал смот­реть на сенат с преж­ним оже­сто­че­ни­ем: рань­ше вид­ней­шие граж­дане вызы­ва­ли у наро­да лишь подо­зре­ния и нена­висть, а Ливию, кото­рый заве­рял, буд­то имен­но с их согла­сия и по их сове­ту он угож­да­ет наро­ду и потвор­ст­ву­ет его жела­ни­ям, уда­лось смяг­чить и осла­бить это угрю­мое зло­па­мят­ство.

Боль­ше все­го веры в доб­рые наме­ре­ния Дру­за и его спра­вед­ли­вость вну­ша­ло наро­ду то обсто­я­тель­ство, что ни еди­ным из сво­их пред­ло­же­ний, насколь­ко мож­но было судить, он не пре­сле­до­вал ника­кой выго­ды для себя само­го. И осно­ва­те­ля­ми коло­ний он все­гда посы­лал дру­гих, и в денеж­ные рас­че­ты нико­гда не вхо­дил, тогда как Гай бо́ льшую часть самых важ­ных дел подоб­но­го рода брал на себя.

Как раз в эту пору еще один три­бун, Руб­рий, пред­ло­жил вновь засе­лить раз­ру­шен­ный Сци­пи­о­ном Кар­фа­ген , жре­бий руко­во­дить пере­се­ле­ни­ем выпал Гаю, и он отплыл в Афри­ку, а Друз, в его отсут­ст­вие, дви­нул­ся даль­ше и начал успеш­но пере­ма­ни­вать народ на свою сто­ро­ну, при­чем глав­ным оруди­ем ему слу­жи­ли обви­не­ния про­тив Фуль­вия. Этот Фуль­вий был дру­гом Гая, и вме­сте с Гаем его избра­ли для разде­ла земель. Чело­век он был бес­по­кой­ный и сена­ту вну­шал пря­мую нена­висть, а всем про­чим - нема­лые подо­зре­ния: гово­ри­ли, буд­то он бун­ту­ет союз­ни­ков и тай­но под­стре­ка­ет ита­лий­цев к отпа­де­нию от Рима. То были все­го лишь слу­хи, без­до­ка­за­тель­ные и нена­деж­ные, но Фуль­вий сво­им без­рас­суд­ст­вом и дале­ко не мир­ны­ми склон­но­стя­ми сам сооб­щал им сво­е­го рода досто­вер­ность. Это все­го более подо­рва­ло вли­я­ние Гая, ибо нена­висть к Фуль­вию отча­сти пере­шла и на него. Когда без вся­кой види­мой при­чи­ны умер Сци­пи­он Афри­кан­ский и на теле высту­пи­ли какие-то следы, как ока­за­лось - следы наси­лия (мы уже гово­ри­ли об этом в жиз­не­опи­са­нии Сци­пи­о­на), глав­ны­ми винов­ни­ка­ми этой смер­ти мол­ва назы­ва­ла Фуль­вия, кото­рый был вра­гом Сци­пи­о­на и в самый день кон­чи­ны поно­сил его с ора­тор­ско­го воз­вы­ше­ния. Подо­зре­ние пало и на Гая. И все же зло­дей­ство, столь страш­ное и дерз­кое, обра­тив­ше­е­ся про­тив пер­во­го и вели­чай­ше­го сре­ди рим­лян мужа, оста­лось без­на­ка­зан­ным и даже неизоб­ли­чен­ным, пото­му что народ дело пре­кра­тил, боясь за Гая, - как бы при рас­сле­до­ва­нии обви­не­ние в убий­стве не кос­ну­лось и его. Впро­чем все это про­изо­шло рань­ше изо­бра­жа­е­мых здесь собы­тий.

А в то вре­мя в Афри­ке боже­ство, как сооб­ща­ют, вся­че­ски про­ти­ви­лось ново­му осно­ва­нию Кар­фа­ге­на, кото­рый Гай назвал Юно­ни­ей , то есть Гра­дом Геры. Ветер рвал глав­ное зна­мя из рук зна­ме­нос­ца с такой силой, что сло­мал древ­ко, смерч раз­ме­тал жерт­вы, лежав­шие на алта­рях, и забро­сил их за меже­вые стол­би­ки, кото­ры­ми наме­ти­ли гра­ни­цы буду­ще­го горо­да, а потом набе­жа­ли вол­ки, выдер­ну­ли самые стол­би­ки и ута­щи­ли дале­ко прочь. Тем не менее Гай все устро­ил и завер­шил в тече­ние семи­де­ся­ти дней и, полу­чая вести, что Друз тес­нит Фуль­вия и что обсто­я­тель­ства тре­бу­ют его при­сут­ст­вия, вер­нул­ся в Рим.

Дело в том, что Луций Опи­мий, сто­рон­ник оли­гар­хии и вли­я­тель­ный сена­тор, кото­рый год назад искал кон­суль­ства, но потер­пел неуда­чу, ибо помощь, ока­зан­ная Гаем Фан­нию, реши­ла исход выбо­ров, - этот Луций Опи­мий теперь зару­чил­ся под­держ­кою мно­го­чис­лен­ных при­вер­жен­цев, и были вес­кие осно­ва­ния пред­по­ла­гать, что он станет кон­су­лом, а всту­пив­ши в долж­ность, разда­вит Гая. Ведь сила Гая в извест­ной мере уже шла на убыль, а народ был пре­сы­щен пла­на­ми и замыс­ла­ми, подоб­ны­ми тем, какие пред­ла­гал Гракх, пото­му что иска­те­лей народ­ной бла­го­склон­но­сти раз­ве­лось вели­кое мно­же­ство, да и сам сенат охот­но угож­дал тол­пе.

После воз­вра­ще­ния из Афри­ки Гай, пер­вым делом, пере­се­лил­ся с Пала­тин­ско­го хол­ма в ту часть горо­да, что лежа­ла пони­же фору­ма и счи­та­лась квар­та­ла­ми про­сто­на­ро­дья, ибо туда собрал­ся на житель­ство чуть ли не весь неиму­щий Рим. Затем он пред­ло­жил еще несколь­ко зако­но­про­ек­тов, чтобы выне­сти их на голо­со­ва­ние. На его при­зыв явил­ся про­стой люд ото­всюду, но сенат убедил кон­су­ла Фан­ния уда­лить из горо­да всех, кро­ме рим­ских граж­дан. Когда было огла­ше­но это стран­ное и необыч­ное рас­по­ря­же­ние, чтобы никто из союз­ни­ков и дру­зей рим­ско­го наро­да не пока­зы­вал­ся в Риме в бли­жай­шие дни, Гай, в свою оче­редь, издал указ, в кото­ром пори­цал дей­ст­вия кон­су­ла и вызы­вал­ся защи­тить союз­ни­ков, если они не под­чи­нят­ся. Нико­го, одна­ко, он не защи­тил, и даже видя, как лик­то­ры Фан­ния воло­кут его, Гая, при­я­те­ля и госте­при­им­ца, про­шел мимо, - то ли боясь обна­ру­жить упа­док сво­е­го вли­я­ния, то ли, как объ­яс­нял он сам, не желая достав­лять про­тив­ни­кам пово­да к схват­кам и стыч­кам, пово­да, кото­ро­го они жад­но иска­ли.

Слу­чи­лось так, что он вызвал него­до­ва­ние и у това­ри­щей по долж­но­сти, вот при каких обсто­я­тель­ствах. Для наро­да устра­и­ва­лись гла­ди­а­тор­ские игры на фору­ме, и вла­сти почти еди­но­душ­но реши­ли ско­ло­тить вокруг помо­сты и про­да­вать места. Гай тре­бо­вал, чтобы эти построй­ки разо­бра­ли, пре­до­ста­вив бед­ным воз­мож­ность смот­реть на состя­за­ния бес­плат­но. Но никто к его сло­вам не при­слу­шал­ся, и, дождав­шись ночи нака­нуне игр, он созвал всех масте­ро­вых, какие были в его рас­по­ря­же­нии и снес помо­сты, так что на рас­све­те народ увидел форум пустым. Народ рас­хва­ли­вал Гая, назы­вал его насто­я­щим муж­чи­ной, но това­ри­щи-три­бу­ны были удру­че­ны этим дерз­ким наси­ли­ем. Вот отче­го, как вид­но, он и не полу­чил долж­но­сти три­бу­на в тре­тий раз, хотя гро­мад­ное боль­шин­ство голо­сов было пода­но за него: объ­яв­ляя име­на избран­ных, его сото­ва­ри­щи при­бег­ли к пре­ступ­но­му обма­ну. А впро­чем, твер­до судить об этом нель­зя. Узнав о пора­же­нии, Гай, как сооб­ща­ют, поте­рял над собою власть и с неуме­рен­ной дер­зо­стью крик­нул вра­гам, кото­рые над ним насме­ха­лись, что, дескать, смех их сар­до­ни­че­ский - они еще и не подо­зре­ва­ют, каким мра­ком оку­та­ли их его начи­на­ния.

Одна­ко вра­ги, поста­вив Опи­мия кон­су­лом, тут же при­ня­лись хло­потать об отмене мно­гих зако­нов Гая Грак­ха и напа­да­ли на рас­по­ря­же­ния, сде­лан­ные им в Кар­фа­гене. Они хоте­ли выве­сти Гая из себя, чтобы он и им дал повод вспы­лить, а затем, в оже­сто­че­нии, рас­пра­вить­ся с про­тив­ни­ком, но Гай пер­вое вре­мя сдер­жи­вал­ся, и толь­ко под­стре­ка­тель­ства дру­зей, глав­ным обра­зом Фуль­вия, побуди­ли его сно­ва спло­тить сво­их еди­но­мыш­лен­ни­ков, на сей раз - для борь­бы с кон­су­лом. Переда­ют, что в этом заго­во­ре при­ня­ла уча­стие и его мать и что она тай­но наби­ра­ла ино­зем­цев-наем­ни­ков, посы­лая их в Рим под видом жне­цов, - такие наме­ки яко­бы содер­жат­ся в ее пись­мах к сыну. Но дру­гие писа­те­ли утвер­жда­ют, что Кор­не­лия реши­тель­но не одоб­ря­ла все­го про­ис­хо­див­ше­го.

В день, когда Опи­мий наме­ре­вал­ся отме­нить зако­ны Грак­ха, оба про­тив­ных ста­на заня­ли Капи­то­лий с само­го ран­не­го утра. Кон­сул при­нес жерт­ву богам, и один из его лик­то­ров, по име­ни Квинт Антил­лий, дер­жа внут­рен­но­сти жерт­вен­но­го живот­но­го, ска­зал тем, кто окру­жал Фуль­вия: « Ну, вы, него­дяи, посто­ро­ни­тесь, дай­те доро­гу чест­ным граж­да­нам!» Неко­то­рые добав­ля­ют, что при этих сло­вах он обна­жил руку по пле­чо и сде­лал оскор­би­тель­ный жест. Так это было или ина­че, но Антил­лий тут же упал мерт­вый, прон­зен­ный длин­ны­ми палоч­ка­ми для пись­ма, как сооб­ща­ют - наро­чи­то для такой цели при­готов­лен­ны­ми. Весь народ при­шел в страш­ное заме­ша­тель­ство, а оба пред­во­ди­те­ля испы­та­ли чув­ства рез­ко про­ти­во­по­лож­ные: Гай был силь­но оза­бо­чен и бра­нил сво­их сто­рон­ни­ков за то, что они дали вра­гу дав­но желан­ный повод перей­ти к реши­тель­ным дей­ст­ви­ям, а Опи­мий, и вправ­ду видя в убий­стве Антил­лия удач­ный для себя слу­чай, зло­рад­ст­во­вал и при­зы­вал народ к мести.

Но начал­ся дождь и все разо­шлись . А на дру­гой день рано поут­ру кон­сул созвал сенат, и, меж тем как он зани­мал­ся в курии дела­ми, нагой труп Антил­лия, по зара­нее наме­чен­но­му пла­ну, поло­жи­ли на погре­баль­ное ложе и с воп­ля­ми, с при­чи­та­ни­я­ми понес­ли через форум мимо курии, и хотя Опи­мий отлич­но знал, что про­ис­хо­дит, он при­ки­нул­ся удив­лен­ным, чем побудил вый­ти нару­жу и осталь­ных. Ложе поста­ви­ли посредине, сена­то­ры обсту­пи­ли его и гром­ко сокру­ша­лись, слов­но бы о гро­мад­ном и ужас­ном несча­стии, но наро­ду это зре­ли­ще не вну­ши­ло ниче­го, кро­ме зло­бы и отвра­ще­ния к при­вер­жен­цам оли­гар­хии: Тибе­рий Гракх, народ­ный три­бун, был убит ими на Капи­то­лии, и над телом его без­жа­лост­но над­ру­га­лись, а лик­тор Антил­лий, постра­дав­ший, быть может, и несо­раз­мер­но сво­ей вине, но все же повин­ный в соб­ст­вен­ной гибе­ли боль­ше, неже­ли кто-нибудь дру­гой, выстав­лен на фору­ме, и вокруг сто­ит рим­ский сенат, опла­ки­вая и про­во­жая наем­но­го слу­гу ради того толь­ко, чтобы лег­че было разде­лать­ся с един­ст­вен­ным остав­шим­ся у наро­да заступ­ни­ком.

Затем сена­то­ры вер­ну­лись в курию и вынес­ли поста­нов­ле­ние, пред­пи­сы­вав­шее кон­су­лу Опи­мию спа­сать государ­ство любы­ми сред­ства­ми и низ­ло­жить тиран­нов. Так как Опи­мий велел сена­то­рам взять­ся за ору­жие, а каж­до­му из всад­ни­ков отпра­вил при­каз явить­ся на заре с дву­мя воору­жен­ны­ми раба­ми, то и Фуль­вий, в свою оче­редь, стал гото­вить­ся к борь­бе и соби­рать народ, а Гай, ухо­дя с фору­ма, оста­но­вил­ся перед изо­бра­же­ни­ем отца и дол­го смот­рел на него, не про­из­но­ся ни сло­ва; потом он запла­кал и со сто­ном уда­лил­ся. Мно­гие из тех, кто видел это, про­ник­лись сочув­ст­ви­ем к Гаю, и, жесто­ко осудив себя за то, что бро­са­ют и пре­да­ют его в беде, они при­шли к дому Грак­ха и кара­у­ли­ли у две­рей всю ночь - совсем ина­че, чем стра­жа, окру­жав­шая Фуль­вия. Те про­ве­ли ночь под зву­ки песен и руко­плес­ка­ний, за вином и хваст­ли­вы­ми реча­ми, и сам Фуль­вий, пер­вым напив­шись пьян, и гово­рил и дер­жал себя не по летам раз­вяз­но, тогда как защит­ни­ки Гая пони­ма­ли, что несча­стие навис­ло надо всем оте­че­ст­вом, и пото­му хра­ни­ли пол­ную тиши­ну и раз­мыш­ля­ли о буду­щем, по оче­реди отды­хая и засту­пая в кара­ул.

На рас­све­те, наси­лу раз­будив хозя­и­на, - с похме­лья он никак не мог проснуть­ся, - люди Фуль­вия разо­бра­ли хра­нив­ши­е­ся в его доме ору­жие и доспе­хи, кото­рые он в свое кон­суль­ство отнял у раз­би­тых им гал­лов , и с угро­за­ми, с оглу­ши­тель­ным кри­ком устре­ми­лись к Авен­тин­ско­му хол­му и заня­ли его. Гай не хотел воору­жать­ся вовсе, но, слов­но отправ­ля­ясь на форум, вышел в тоге, лишь с корот­ким кин­жа­лом у поя­са. В две­рях к нему бро­си­лась жена и, обняв­ши одной рукою его, а дру­гой ребен­ка, вос­клик­ну­ла: « Не народ­но­го три­бу­на, как в былые дни, не зако­но­да­те­ля про­во­жаю я сего­дня, мой Гай, и идешь ты не к ора­тор­ско­му воз­вы­ше­нию и даже не на вой­ну, где ждет тебя сла­ва, чтобы оста­вить мне хотя бы почет­ную и чти­мую каж­дым печаль, если бы слу­чи­лось тебе разде­лить участь общую всем людям, нет! - но сам отда­ешь себя в руки убийц Тибе­рия. Ты идешь без­оруж­ный, и ты прав, пред­по­чи­тая пре­тер­петь зло, неже­ли при­чи­нить его, но ты умрешь без вся­кой поль­зы для государ­ства. Зло уже победи­ло. Меч и наси­лие реша­ют спо­ры и вер­шат суд. Если бы Тибе­рий пал при Нуман­ции, усло­вия пере­ми­рия вер­ну­ли бы нам его тело. А ныне, быть может, и я буду молить какую-нибудь реку или же море поведать, где скры­ли они твой труп! После убий­ства тво­е­го бра­та есть ли еще место дове­рию к зако­нам или вере в богов?» Так сокру­ша­лась Лици­ния, а Гай мяг­ко отвел ее руку и мол­ча дви­нул­ся сле­дом за дру­зья­ми. Она уце­пи­лась было за его плащ, но рух­ну­ла наземь и дол­го лежа­ла, не про­из­но­ся ни зву­ка, пока нако­нец слу­ги не под­ня­ли ее в глу­бо­ком обмо­ро­ке и не отнес­ли к бра­ту, Крас­су.

Когда все были в сбо­ре, Фуль­вий, послу­шав­шись сове­та Гая, отпра­вил на форум сво­е­го млад­ше­го сына с жез­лом гла­ша­тая . Юно­ша, отли­чав­ший­ся на ред­кость кра­си­вой наруж­но­стью, скром­но и почти­тель­но при­бли­зил­ся и, не оти­рая слез на гла­зах, обра­тил­ся к кон­су­лу и сена­ту со сло­ва­ми при­ми­ре­ния. Боль­шин­ство при­сут­ст­во­вав­ших гото­во было отклик­нуть­ся на этот при­зыв. Но Опи­мий вос­клик­нул, что такие люди не впра­ве вести пере­го­во­ры через послан­цев, - пусть при­дут сами, как при­хо­дят на суд с повин­ной, и, цели­ком отдав­шись во власть сена­та, толь­ко так пыта­ют­ся ути­шить его гнев. Юно­ше он велел либо вер­нуть­ся с согла­си­ем, либо вовсе не воз­вра­щать­ся. Гай, как сооб­ща­ют, выра­жал готов­ность идти и скло­нять сенат к миру, но никто его не под­дер­жал, и Фуль­вий сно­ва отпра­вил сына с пред­ло­же­ни­я­ми и усло­ви­я­ми, мало чем отли­чав­ши­ми­ся от преж­них. Опи­мию не тер­пе­лось начать бой, и юно­шу он тут же при­ка­зал схва­тить и бро­сить в тюрь­му, а на Фуль­вия дви­нул­ся с боль­шим отрядом пехо­тин­цев и крит­ских луч­ни­ков; луч­ни­ки, глав­ным обра­зом, и при­ве­ли про­тив­ни­ка в смя­те­ние, мет­ко пус­кая свои стре­лы и мно­гих ранив.

Когда нача­лось бег­ство, Фуль­вий укрыл­ся в какой-то забро­шен­ной бане, где его вско­ре обна­ру­жи­ли и вме­сте со стар­шим сыном уби­ли, а Гай вооб­ще не участ­во­вал в схват­ке. Не в силах даже видеть то, что про­ис­хо­ди­ло вокруг, он ушел в храм Диа­ны и хотел покон­чить с собой, но двое самых вер­ных дру­зей, Пом­по­ний и Лици­ний, его удер­жа­ли - отня­ли меч и уго­во­ри­ли бежать. Тогда, как сооб­ща­ют, пре­кло­нив пред боги­ней коле­но и про­стер­ши к ней руки, Гай про­клял рим­ский народ, моля, чтобы в воз­мездие за свою изме­ну и чер­ную небла­го­дар­ность он остал­ся рабом наве­ки. Ибо гро­мад­ное боль­шин­ство наро­да откры­то пере­мет­ну­лось на сто­ро­ну вра­гов Грак­ха, едва толь­ко через гла­ша­та­ев было обе­ща­но поми­ло­ва­ние.

Вра­ги бро­си­лись вдо­гон­ку и настиг­ли Гая под­ле дере­вян­но­го моста , и тогда дру­зья веле­ли ему бежать даль­ше, а сами пре­гра­ди­ли погоне доро­гу и дра­лись, нико­го не пус­кая на мост, до тех пор, пока не пали оба. Теперь Гая сопро­вож­дал толь­ко один раб, по име­ни Фило­крат; точ­но на состя­за­ни­ях, все при­зы­ва­ли их бежать ско­рее, но засту­пить­ся за Гая не поже­лал никто, и даже коня никто ему не дал, как он ни про­сил, - вра­ги были уже совсем рядом. Тем не менее он успел добрать­ся до малень­кой рощи­цы, посвя­щен­ной Фури­ям , и там Фило­крат убил сна­ча­ла его, а потом себя. Неко­то­рые, прав­да, пишут, что обо­их вра­ги захва­ти­ли живы­ми, но раб обни­мал гос­по­ди­на так креп­ко, что ока­за­лось невоз­мож­ным нане­сти смер­тель­ный удар вто­ро­му, пока под бес­чис­лен­ны­ми уда­ра­ми не умер пер­вый.

Голо­ву Гая, как переда­ют, какой-то чело­век отру­бил и понес к кон­су­лу, но друг Опи­мия, некий Сеп­ту­му­лей, отнял у него эту добы­чу, ибо в нача­ле бит­вы гла­ша­таи объ­яви­ли: кто при­не­сет голо­вы Гая и Фуль­вия, полу­чит столь­ко золота, сколь­ко потянет каж­дая из голов. Воткнув голо­ву на копье, Сеп­ту­му­лей явил­ся к Опи­мию, и когда ее поло­жи­ли на весы, весы пока­за­ли сем­на­дцать фун­тов и две тре­ти . Дело в том, что Сеп­ту­му­лей и тут повел себя как под­лый обман­щик - он выта­щил мозг и залил череп свин­цом. А те, кто при­нес голо­ву Фуль­вия, были люди совсем без­вест­ные и не полу­чи­ли ниче­го. Тела обо­их, так же как и всех про­чих уби­тых (а их было три тыся­чи ), бро­си­ли в реку, иму­ще­ство переда­ли в каз­ну. Женам запре­ти­ли опла­ки­вать сво­их мужей, а у Лици­нии, супру­ги Гая, даже ото­бра­ли при­да­ное . Но все­го чудо­вищ­нее была жесто­кость победи­те­лей с млад­шим сыном Фуль­вия, кото­рый не был в чис­ле бой­цов и вооб­ще не под­нял ни на кого руки, но при­шел вест­ни­ком мира: его схва­ти­ли до бит­вы, а сра­зу после бит­вы без­жа­лост­но умерт­ви­ли. Впро­чем, силь­нее все­го огор­чи­ла и уяз­ви­ла народ построй­ка хра­ма Согла­сия , кото­рый воз­двиг­нул Опи­мий, слов­но бы вели­ча­ясь, и гор­дясь, и тор­же­ст­вуя победу после изби­е­ния столь­ких граж­дан! И одна­жды ночью под посвя­ти­тель­ной над­пи­сью на хра­ме появил­ся такой стих:

Этот Опи­мий, кото­рый, пер­вым употре­бив в кон­суль­ском зва­нии власть дик­та­то­ра, убил без суда три тыся­чи граж­дан и сре­ди них Фуль­вия Флак­ка, быв­ше­го кон­су­ла и три­ум­фа­то­ра, и Гая Грак­ха, всех в сво­ем поко­ле­нии пре­взо­шед­ше­го сла­вою и вели­ки­ми каче­ства­ми души, - этот Опи­мий впо­след­ст­вии зама­рал себя еще и взят­кой: отправ­лен­ный послом к нуми­дий­цу Югур­те, он при­нял от него в пода­рок день­ги. Опи­мий был самым позор­ным обра­зом осуж­ден за мздо­им­ство и соста­рил­ся в бес­сла­вии , окру­жен­ный нена­ви­стью и пре­зре­ни­ем наро­да, в пер­вое вре­мя после собы­тий уни­жен­но­го и подав­лен­но­го, но уже очень ско­ро пока­зав­ше­го, как вели­ка была его любовь и тос­ка по Грак­хам. Народ откры­то поста­вил и тор­же­ст­вен­но освя­тил их изо­бра­же­ния и бла­го­го­вей­но чтил места, где они были уби­ты, даруя бра­тьям пер­ви­ны пло­дов, какие рож­да­ет каж­дое из вре­мен года, а мно­гие ходи­ли туда, слов­но в хра­мы богов, еже­днев­но при­но­си­ли жерт­вы и моли­лись.

Кор­не­лия, как сооб­ща­ют, бла­го­род­но и вели­че­ст­вен­но пере­нес­ла все эти беды, а об освя­щен­ных наро­дом местах ска­за­ла, что ее мерт­вые полу­чи­ли достой­ные моги­лы. Сама она про­ве­ла оста­ток сво­их дней близ Мизен, нисколь­ко не изме­нив обыч­но­го обра­за жиз­ни. По-преж­не­му у нее было мно­го дру­зей, дом ее сла­вил­ся госте­при­им­ст­вом и пре­крас­ным сто­лом, в ее окру­же­нии посто­ян­но быва­ли гре­ки и уче­ные, и она обме­ни­ва­лась подар­ка­ми со все­ми царя­ми. Все, кто ее посе­щал или же вооб­ще вхо­дил в круг ее зна­ко­мых, испы­ты­ва­ли вели­чай­шее удо­воль­ст­вие, слу­шая рас­ска­зы Кор­не­лии о жиз­ни и пра­ви­лах ее отца, Сци­пи­о­на Афри­кан­ско­го, но все­го боль­ше изум­ле­ния вызы­ва­ла она, когда, без печа­ли и слез, вспо­ми­на­ла о сыно­вьях и отве­ча­ла на вопро­сы об их делах и об их гибе­ли, слов­но бы повест­вуя о собы­ти­ях седой ста­ри­ны. Неко­то­рые даже дума­ли, буд­то от ста­ро­сти или невы­но­си­мых стра­да­ний она лиши­лась рас­суд­ка и сде­ла­лась бес­чув­ст­вен­ною к несча­сти­ям, но сами они бес­чув­ст­вен­ны, эти люди, кото­рым невдо­мек, как мно­го зна­чат в борь­бе со скор­бью при­род­ные каче­ства, хоро­шее про­ис­хож­де­ние и вос­пи­та­ние: они не зна­ют и не видят, что, пока доб­лесть ста­ра­ет­ся огра­дить себя от бед­ст­вий, судь­ба неред­ко одер­жи­ва­ет над нею верх, но отнять у доб­ле­сти силу разум­но пере­но­сить свое пора­же­ние она не может.

[Сопо­став­ле­ние]

Теперь, когда к кон­цу при­шел и этот рас­сказ, нам оста­ет­ся толь­ко рас­смот­реть жизнь всех чет­ве­рых в сопо­став­ле­нии.

Даже самые отъ­яв­лен­ные вра­ги Грак­хов, поно­сив­шие их при вся­ком удоб­ном слу­чае, не сме­ли отри­цать, что сре­ди рим­лян не было рав­ных им по врож­ден­но­му тяго­те­нию ко все­му нрав­ст­вен­но пре­крас­но­му и что оба полу­чи­ли отлич­ное вос­пи­та­ние и обра­зо­ва­ние. Но ода­рен­ность Агида и Клео­ме­на пред­став­ля­ет­ся еще более глу­бо­кой и могу­чей - не полу­чив долж­но­го обра­зо­ва­ния, вос­пи­тан­ные в таких нра­вах и обы­ча­ях, кото­рые раз­вра­ти­ли уже не одно поко­ле­ние до них, они сами сде­ла­лись настав­ни­ка­ми сво­их сограж­дан в про­сто­те и воздерж­но­сти. Далее, Грак­хи, в пору, когда сла­ва и вели­чие Рима были в пол­ном рас­цве­те, счи­та­ли для себя позо­ром отка­зать­ся от состя­за­ния в пре­крас­ных поступ­ках, как бы заве­щан­но­го им доб­ле­стью отцов и дедов, а спар­тан­ские цари роди­лись от отцов, дер­жав­ших­ся про­ти­во­по­лож­но­го обра­за мыс­лей, неже­ли сыно­вья, и заста­ли оте­че­ство жал­ким, уни­жен­ным, томя­щим­ся неду­га­ми, но все это нисколь­ко не охла­ди­ло их рве­ния к пре­крас­но­му. Самым вер­ным свиде­тель­ст­вом пре­зре­ния Грак­хов к богат­ству, их пол­но­го рав­но­ду­шия к день­гам, слу­жит то, что, зани­мая выс­шие долж­но­сти и вер­ша дела­ми государ­ства, они сохра­ни­ли себя неза­пят­нан­ны­ми бес­чест­ной нажи­вой. Но Агид был бы до край­но­сти воз­му­щен, если бы его ста­ли хва­лить за то, что он не при­сво­ил ниче­го чужо­го, - это он, кото­рый, не счи­тая про­че­го иму­ще­ства, отдал сограж­да­нам шесть­сот талан­тов звон­кой моне­той. Каким же страш­ным поро­ком счи­тал бес­чест­ное стя­жа­ние этот чело­век, если иметь боль­ше дру­го­го, хотя бы и вполне чест­но, каза­лось ему излиш­ним и даже корыст­ным?!

если вам нужны КРАТКИЕ сведения по этой теме, прочитайте главу "Гракхи " из Учебной книги Древней истории академика Н. И. Кареева

В 130-е годы до Р. Х. Риме начался ряд переворотов, окончившихся сто лет спустя учреждением монархии. Это обильное последствием движение было возбуждено Тиберием Семпронием Гракхом , а затем его братом Гаем Гракхом . С отцовской стороны братья Гракхи принадлежали к знатной плебейской фамилии и были близкими родственниками фамилии Сципионов. Мать братьев, благородная Корнелия , была дочерью старшего Сципиона Африканского , а сестра, Семпрония , женою младшего Сципиона Африканского.

Это родство было для братьев Гракхов и их деятельности далеко не так важно по значению, которое придавали им их связи с первыми римскими фамилиями. Благодаря этим связям Гракхи усвоили все преимущества греческой образованности, которыми отличалась фамилия Сципионов перед всеми римскими вельможами. Воспитанием и образованием братья Гракхи были обязаны преимущественно своей матери, одной из образованнейших римских женщин, имевшей такое огромное влияние на развитие своих сыновей, что историки часто называют ее не собственным её именем, а матерью братьев Гракхов .

Сущность реформ братьев Гракхов

Причины волнений, вызванных Тиберием Гракхом и возобновленных по его смерти братом его, Гаем Гракхом, скрывались в правительственном и политическом состоянии тогдашнего римского общества. Лица и семейства, сосредоточившие в своих руках управление, пали так низко, что потеряли большую часть уважения, необходимого аристократии для поддержания её достоинства. О монархической форме правления, к которой наконец должно было привести Рим подобное положение дел, во времена братьев Гракхов никто не думал; напротив того, во многих фамилиях, принимавших какое-нибудь участие в управлении, господствовал во всей силе республиканский дух, еще более усилившийся под влиянием греческой литературы. Зато в Риме стали обнаруживаться стремления воспользоваться демократическим элементом в государственном устройстве, чтобы с помощью его, путем реформ, положить предел распространению общего разврата. Необходимо было подумать о том, как бы заменить испорченные соки общества здоровыми и, для блага всего народа, доставить более влияния еще неиспорченной части его. Каким образом следовало привести это в исполнение – решить было очень трудно. Во времена братьев Гракхов лучшие люди из господствовавших фамилий думали спасти республику следующими средствами: не допускать сосредоточения владения землями и могущества в небольшом числе фамилий, доставить неимущим гражданам собственность и работу и тем уменьшить число тех, которые по своей бедности были доступны подкупу и оттого имели чрезвычайно вредное влияние в народных собраниях, наконец сравнить в правах с римлянами италийцев, составлявших главную часть римского войска и обремененных большими налогами и повинностями, чем остальные римские подданные.

Братья Гракхи. Скульптура Э. Гильома, XIX век

Мы не в состоянии сказать, было ли это исполнимо или нет; но во всяком случай многие лучшие и благороднейшие деятели из знатнейших фамилий, в том числе и Тиберий Гракх, считали это дело возможным, и реформы обоих братьев Гракхов, столь важные по своим последствиям, истекали именно из этого убеждения. Вглядываясь пристальнее в положение тогдашнего общества, мы видим, что вопиющие злоупотребления римской аристократии были особенно стеснительны в следующих трех отношениях, послуживших прямым поводом к волнениям, возбужденным братьями Гракхами. Злоупотребления первого рода состояли в отвратительном обращении господствующего класса в Риме с итальянцами. Римские вельможи, даже не занимавшие никакой должности, дозволяли себе в итальянских союзнических городах величайшие насилия и самые наглые требования. Жители этих городов, имевшие отчасти право голоса в народных собраниях, с жадностью пользовались всяким случаем, чтобы мстить властолюбивой аристократии, вследствие того всякое движение, вызванное каким-нибудь трибуном, было вдвойне опасно, потому что оно легко могло распространиться по всей Италии. Вторым поводом к волнениям, возбужденным братьями Гракхами, был способ пользования римскими государственными имуществами. С давнего времени часть завоеванных земель была раздаваема поселенцам и солдатам, нередко перепродававшим свое имущество в другие руки; другая часть отдавалась по распоряжению цензора в аренду через каждые пять лет и таким образом предоставлялась всегда в пользование одним знатным фамилиям; наконец, третью часть, содержавшую в себе только невозделанные земли, мог брать во владение всякий желающий, с платежом определенной подати.

Тиберий Гракх

(Более полное описание жизни и деятельности старшего из братьев дано в отдельной статье «Тиберий Гракх»)

С твердою решимостью исправить все эти злоупотребления возобновлением аграрных законов Лициния Столона, Тиберий Гракх, не достигши еще 30-летнего возраста, заставил избрать себя народным трибуном на 133 г. до Р. X. Дальновиднейшие из аристократов оказали ему свое содействие, и между ими, которые согласились на его избрание, особенно отличаются три человека, пользовавшихся большим влиянием и далеко нерасположенных к демагогии – тесть Гракха, Аппий Клавдий , бывший прежде консулом и цензором и носивший почетный титул первого сенатора, pontifex maximus или верховный жрец римский, Публий Лициний Красс Муциан , и тогдашний консул, Публий Муций Сцевола , принадлежавший к знаменитейшим юристам своего времени. По мнению их и всех тех, которые желали действительного исправления зла, Тиберий Гракх являлся поборником древнеримских нравов и постановлений. Но зато большей части высшего сословия реформа его казалась самым опасным нововведением, лишавшим его всех постепенно приобретенных им преимуществ. Таким образом, старший Гракх, Тиберий, как позднее и его брат, Гай, с самого начала должен был предвидеть, что ему придется выдержать упорную борьбу со всеми пользовавшимися выгодами существовавшего порядка. Конечно, реформу эту можно было провести только с помощью народа; но сильно ошибется тот, кто вообразит, что совершить преобразование было легко только потому, что оно было выгодно для большинства народа. Хотя со времени падения господства патрициев, народное собрание мало-помалу и захватило в свои руки почти все судопроизводство и большую часть администрации, но в действительности в годы перед реформами братьев Гракхов участие его в управлении государством было очень невелико: римским народным собранием управляли лица, которые, не будучи в состоянии провести что-нибудь в сенате, обращались к народу и пользовались его интересами, как предлогом для достижения своих целей. Другими словами, народ постоянно находился под властью оппозиционной части аристократии, и, следовательно, участие его в управлении помогало только аристократическим партиям в достижении их целей. Пока это не преступало известных границ, римский народ приобретал от соперничества аристократических фамилий такие же выгоды, какие извлекает английский народ из действий столь же своекорыстной парламентской оппозиции. Все это изменилось при братьях Гракхах, потому что и они и их соперники вышли из пределов законности. Вследствие того и движение, возбужденное братьями Гракхами, имело решительное влияние на позднейшие волнения и междоусобия, преимущественно потому, что обе аристократические партии своими действиями уничтожили существовавшие между господствующими классами и народом отношения, вызвав настоящую демократию, зависевшую от крайних демагогов, и таким образом возбудив почти столетнюю страшную борьбу, чьё разрушительное действие отозвалось на всем пространстве республики. Увидев, что революция неизбежна и что достигнуть цели нравственными и законными средствами невозможно, обе партии стали оправдывать средства целью и низвергли преграду, воздвигнутую их предками для охранения порядка в государстве.

Вот общее направление и конечный результат волнений, произведенных братьями Гракхами. Что касается их частностей, то очевидно, что Тиберий Гракх сначала и не думал ни о каких насильственных и принудительных мерах, а тем менее о возбуждении революции. Руководимый своими благородными побуждениями, он выступил примирителем, стараясь обеспечить интересы аристократии и, улучшая положение беднейших классов народа, заботился о том, чтобы как можно менее повредить выгодам богатых, и только впоследствии сопротивление последних заставило его обратиться к демагогии и насилиям; напротив того, брат его, другой Гракх, Гай, взявшийся снова за это дело, с самого начала пошел путем революции. Тиберий Гракх не требовал полного и безусловного возобновления закона Лициния, но вместо того сделал следующее предложение: ни один гражданин не должен иметь более 500 югеров государственных земель; если он владел большим количеством, то мог удержать по 250 югеров на каждого из взрослых сыновей; все прочее количество государственной земли он должен был возвратить, получая вознаграждение из государственного казначейства за постройки, находившиеся на земле, и за все сделанные им улучшения почвы. Далее Тиберий Гракх предлагал постановить, чтобы на будущее время владелец государственных земель имел в числе своих пахарей и пастухов положенное число свободных людей, а государственные земли, отобранный у богатых, были разделены между беднейшими гражданами; для этого Тиберий Гракх предлагал избирать ежегодно двух комиссаров, которые не только заведовали бы дележом земель, но и наблюдали за тем, чтобы измененный таким образом закон Лициния снова не пришел в забвение, подобно всем законам, не нравившимся господствующему классу.

Аграрная реформа Тиберия Гракха

Гракх, согласно требованию закона, обнародовал свое предложение за 17 дней до народного собрания, в котором оно должно было обсуживаться, и встретил сильную оппозицию со стороны большинства членов сената, старавшихся навлечь на него подозрение в желании захватить верховную власть в свои руки. Из речей, произнесенных Тиберием Гракхом для поддержания своего предложения в народном собрании, сохранились некоторые отрывки, ясно доказывающее, что в начале намерение его было превосходно, хотя по всему заметно, что для выполнения его он не составил себе строго обдуманного плана. В речах Гракха видно желание расположить к себе как богатых, так и бедных: одним он говорил о великодушии и любви к отечеству, другим указывал возможность избавиться от нищеты и унижения. «У диких зверей Италии, – сказал Тиберий Гракх между прочим, – есть берлоги и логовища для отдохновения, а люди, бившиеся на жизнь и смерть за славу Италии, лишены всего, кроме воздуха и дневного света, да и теми пользуются только потому, что отнять их нет возможности. Без крова и пристанища странствуют они по своей земле с женами и детьми. Полководцы насмехаются над ними, призывая их сражаться за домашних богов и гробы своих отцов, потому что между ними вряд ли найдется даже один, который владел бы гробницею своих родных или хоть собственным домашним жертвенником. Эти люди сражаются и умирают только для доставления другим богатства, славы и наслаждены; они покорили вселенную и называются её властителями, а сами не имеют и клочка земли». Представив предложение свое народу, Гракх встретил неожиданно оппозицию со стороны своих товарищей. Трибун Марк Октавий тотчас же остановил его предложение, а так как по римскому закону veto каждого трибуна решало дело, то народное собрание должно было разойтись без подачи голосов. С этой минуты начались волнения, которые мог предвидеть всякий дальновидный человек. Народ шумел; Октавий и другие противники предложения Гракха упорствовали в своем сопротивлении, несмотря на все усилия Тиберия. Тогда Гракх воспользовался предоставленным ему правом и объявил своим эдиктом так называемое justitium, т. е. остановку действий всего государственного механизма до тех нор, пока не будет подвержено подаче голосов его предложение: этим эдиктом запрещалось всем должностным лицам исправление их обязанностей под страхом наказания. В то же время Гракх запечатал вход в здание, где находилась государственная казна. Потом он представил народу новое предложение, в котором требовал безусловного применения и выполнения закона Лициниева, с устранением всех предложенных им прежде вознаграждений. Богатые со своей стороны выставили своих отпущенников и клиентов, чтобы силою принудить Тиберия Гракха к уступкам; дело дошло до открытой схватки на площади, и Гракх принужден был для безопасности всегда носить при себе кинжал. Когда снова собрался народ, Октавий повторил свой протест, приказав в то же время унести урны, в которые, при подаче голосов, каждый гражданин бросал свою дощечку. Не добившись никакого решения, Гракх принужден был снова распустить народ, но с той минуты выступил уже настоящим главою партии. На всех стенах и общественных зданиях были прибиты прокламации, в которых требовалось, чтобы он продолжал начатое им дело в пользу беднейших граждан, и с тех пор сам Гракх стал выходить из дому не иначе, как в сопровождении трех или четырех тысяч человек.

Борьба Тиберия Гракха с сенатом

Оставался еще один исход: сенат мог поправить дело, уступив немногое, чтобы удержать за собою остальное. Этого желало большинство аристократов, и Гракха уговорили обратиться к сенату, чтобы сделать возможным какое-нибудь соглашение. Но большинство лиц, владевших государственными имуществами, не соглашалось уступить из них ни малейшей доли и, обнаружив свою непримиримую злобу к Гракху, принудило его опять обратиться к народу. Здесь противником его явился тот же Октавий, и Гракх ухватился за средство, которое хотя и помогло ему в ту минуту, но зато дало его врагам опасное оружие против него: он подговорил народ к смещению своего товарища и нарушил тем закон о неприкосновенности трибунов, ограждавший их от притеснений исполнительной власти; находившейся в руках сената. Гракх объявил собравшемуся народу, что необходимо сместить его или Октавия, потому что они были совершенно противоположного мнения о столь важном для народа предмете. Но прежде чем решиться на такой шаг, Тиберий Гракх старался убеждениями и просьбами склонить своего товарища к уступкам. Октавий упорствовал, был смещен и с трудом спас свою жизнь от ярости озлобленного народа. Это устрашило всех прочих, никто не осмелился последовать примеру Октавия, и предложенный закон не только прошел без всякого противоречия, но немедленно назначена была комиссия для приведения его в исполнение; членами её были: сам Тиберий Гракх, тесть его Аппий Клавдий и второй из братьев Гракхов, Гай Семпроний Гракх .

Достигнув желанной цели, многие приверженцы Тиберия Гракха оставили город, по случаю наступления времени жатвы; противники же его остались, ожидая более благоприятных обстоятельств. Враждебный братьям Гракхам сенат, подобно всякой партии, имеющей в своих руках власть и лишающейся её против воли, не знал, что делать от бешенства, стараясь только всеми зависящими от него средствами помешать исполнению закона. С этою целью он прибег, по всегдашнему обыкновению всех глупых приверженцев старины, даже к мелочным оскорблениям и тем, без всякой нужды, еще более ожесточил своих противников. Так, например, он отказал трем названным членам комиссии во всех почестях, принадлежащих членам прочих правительственных комиссий, и назначил им из государственного казначейства на ежедневное содержание шесть сестерций (около тридцати копеек серебром), но этим еще более возвысил в глазах народа комиссаров, которые во время своих путешествий по Италии были встречаемы повсюду с восторгом. Действуя таким образом, сенат как бы отказывался от звания высшего, правительственного места и унижался до степени простой партии. Так как тотчас по принятии закона многие из приверженцев Гракхов, по случаю наступления жатвы, удалились из города, то Тиберий должен был подумать о мерах к усилению своей партии и о противодействии сенату. Гракх привлек на свою сторону народ, объявив, что жизнь его находится в опасности, и представив целый ряд предложены о законах, которые намеревался провести. Между прочим, он предложил, чтобы судьи, которые по требованию народа судили государственных преступников и до сих пор были избираемы из сенаторов, избирались наполовину из всадников; этим законом Гракх надеялся привлечь на свою сторону один из самых влиятельных классов римского населения. Около этого времени умер Аттал III, царь пергамский , завещавший свои владения римскому народу. Тиберий Гракх воспользовался и этим случаем, чтобы еще более повредить аристократической партии: Гракх предложил разделить сокровища пергамского царя между беднейшими гражданами для того, чтобы они могли приобрести себе все необходимое для обрабатывания участков, полученных или по новому аграрному закону. Кроме того Гракх хотел предложить, чтобы доставшееся римской республике царство пергамское было подчинено ведению не сената, а народа, и намеревался также потребовать сокращение срока военной службы. Все подобные предложения Тиберия Гракха, грозя потрясти самые основания тогдашней аристократии, оправдывают опасения знатнейших граждан, так же как и старания их помешать избранию его в трибуны на следующий год.

Гибель Тиберия Гракха

Действительно, Тиберий Гракх предложил себя в трибуны и на следующий год. Когда приступили к выборам, на площади произошла такая схватка, что необходимо было распустить народное собрание, созванное опять на следующий день. Дело Тиберия Гракха начало принимать очень дурной оборот: аристократы употребляли все усилия, чтобы повредить ему, большинство его приверженцев находилось еще в своих поместьях, многие же из граждан перестали доверять ему. Понимая очень хорошо затруднительность своего положения, Тиберий Гракх оставался целый вечер на площади, объясняя присутствовавшим там толпам граждан, какой опасности он подвергался; масса бедняков, изъявив готовность охранять и защищать его, проводила его до дому и осталась там на страже до следующего утра. Гракх собрал к себе ночью своих друзей, на всякий случай условился с ними о знаки, который будет служить сигналом к рукопашному бою, и принял необходимые меры, чтобы приверженцы его еще ночью заняли в Капитолии, где должно было происходить народное собрание, те места, откуда они могли с успехом напасть на своих противников. На рассвете следующего утра возбуждённый Тиберием Гракхом народ собрался в Капитолий, а сенат в находившемся поблизости храме. Огромное большинство сенаторов решило, что при таких трудных обстоятельствах государство может быть спасено только энергическими действиями, и вследствие того консулу Муцию Сцеволе дано было полномочие принять меры к спасению республики, не стесняясь существующими законами. Но Муций Сцевола, сам горячо поддерживавший сначала предложения трибуна, не хотел сделаться орудием противников его, восстававших против справедливых и необходимых преобразований, и объявил, что не воспользуется этим полномочием, а будет действовать только законными средствами. Отказ его возбудил довольно основательное подозрение врагов братьев Гракхов в сенате, что избрание ненавистного им человека состоится, и они решились действовать сами собою. Во главе их находился тогда Публий Корнелий Сципион Назика , дальний родственник Сципиона Африканского, бывший в то время верховным жрецом в Риме и одним из богатейших землевладельцев. Человек корыстолюбивый, сластолюбивый, аристократ до фанатизма, он не задумался выступить против высших сановников республики и присвоить себе их власть, будучи только верховным жрецом и не занимая никакой должности, которая давала бы ему право действовать таким образом. Он объявил, что так как консул, по излишней заботливости о законности, ведет республику к погибели, то он, как честный человек, считает себя обязанным принять меры к спасению её. Не обращая внимания на запрещение консула, он бросился со своими враждебными братьям Грахам приверженцами из храма и поспешил в народное собрание.

Между тем на форуме происходило страшное волнение: богатые были прогнаны силою, для того, чтобы одни бедные могли решить избрание; один из сенаторов, державший сторону Гракха и принесший известие о происходившем в сенате, еще более увеличил тревогу и замешательство. При этом известии Гракх показал себе на голову, чтобы дать понять народу об опасности, грозившей его жизни; но враги его объявили, что, делая этот знак, он требовал у народа царской диадемы. Посреди этого беспрерывно возраставшего смятения, появился Сципион Назика со своею свитою, к которой примкнули толпы клиентов и слуг и граждане, изгнанные из народного собрания. Он повел свою армию против народа, неприготовленного к такому неожиданному нападению. Толпа рассеялась; Гракх обратился в бегство, но упал и был убит. Вместе с ним погибли и многие из его партии; все число убитых простиралось до 300. Сенат объявил незаконную власть, захваченную Сципионом Назикою и его единомышленниками, и совершенное ими кровопролитие действиями, вынужденными необходимостью и потому законными. Но народ был до того озлоблен, что сенат был принужден укрыть Сципиона Назику от мести, послав его на время в Азию. Сципион отправился туда и более не возвращался в Рим. С беспримерною яростью торжествовал сенат свою победу. Труп Гракха был предан постыдному поруганию и брошен в Тибр, вместе с трупами прочих граждан, убитых в Капитолии; по поручению сената один из консулов следующего года, Публий Попилий Лена , с неслыханною жестокостью преследовал друзей несчастного Гракха и предал смерти большую часть из них. Но, несмотря на все эти преследования, мысль Гракха не умерла; являлись новые вожди, и раздор между обеими париями, демократическою, которой собственно принадлежала верховная власть, и аристократическою, в руках которой находилось управление и законодательная инициатива, – еще более усилился, а озлобление первой возросло до крайних пределов. Оттого сенат и не осмелился отменить аграрный закон Гракха и распустить комиссию, на которую возложено было его исполнение.

Продолжение аграрной реформы после смерти Тиберия Гракха

Вскоре по смерти Гракха возвратился из нумантинского похода Сципион Африканский Младший и усилил аристократическую парию, объявив себя решительно против своего умершего зятя и выразив полное сочувствие сенату. В то же время комиссары, исполнители аграрного закона, встретили не только большие препятствия своему делу со стороны сената и всех должностных лиц, из которых одни думали, что им досталось слишком мало земли, а другие, что отведенная им земля дурного качества; сверх того возникли процессы о присвоены государственных имуществ, и таким образом многие граждане совсем не получили своей доли поземельного надела. Недовольные действиями основанной Гракхом комиссии обратились к Сципиону, под начальством которого большая часть из них служила в Испании, и он старался вырвать все дело из рук комиссаров. Но вследствие этого распределение земель приостановилось, и Сципион навлек на себя общее неудовольствие, так что сам стал опасаться за свою жизнь. Однажды утром его нашли мертвым в постели (129 г. до р. X.). Умер ли он естественною смертью или насильственною – осталось неизвестным; современники приписывали его смерть друзьям Гракха, многие утверждали даже, что жена Сципиона, сестра братьев Гракхов, несчастная в супружестве с ним, знала о его убийстве.

События эти снова приостановили на нисколько лет распределение участков; этим временем воспользовался сенат, чтобы исключить из народного собрания всех итальянцев, успевших внести себя в списки граждан и поддерживавших все миры, подобные предложенным Тиберием Гракхом. Число их было очень значительно, потому что на это злоупотребление никогда не обращали внимания. Сенату удалось добиться постановления народного собрания об изгнании из Рима всех итальянцев. Один из консулов следующего года, Марк Фульвий Флакк , друг братьев Гракхов, употреблял все усилия, чтобы отменить этот закон и даже доставить право гражданства еще большему числу итальянцев, но сенат удалил его из Рима, поручив ему ведение незначительной войны в Галлии; тогда же был отправлен квестором в Сардинию младший из братьев Гракхов, Гай. Италийцы не без основания сочли удаление обоих своих защитников за объявление войны и стали придумывать средства, как бы в случай необходимости добиться даже силою исполнения обещаний, данных им Фульвием Флакком и Гаем Гракхом. Они тайно соединялись для того, чтобы действовать сообщи, и устроили свои совещания в лежавшем близь Рима городе Фрегеллах. Римские законы против всех политических обществ были чрезвычайно строги, и сенату нужен был только человек, который бы взял на себя исполнение этих законов, не стесняясь человеколюбием и чувством справедливости. Выбор пал на претора, Луция Опимия , которому поручено было произвести следствие и наказать итальянцев. Он начал действовать с страшною жестокостью: приказал казнить многих заговорщиков и, чтобы устрашить прочие города, разрушил до основания Фрегеллы. Беспощадная свирепость господствующей аристократии, казалось, снова водворила мир в Риме и в Италии, но, несмотря на наружное спокойствие, брожение умов возрастало, и тем значительно облегчало всякую попытку поднять опять вопрос о разделе земель. При таком настроении умов возвратились в Рим Фульвий Флакк и младший из братьев Гракхов, Гай: первый счастливо окончил свою войну, а Гай Гракх оставил должность свою в Сардинии, без позволения, и когда аристократы потребовали его к суду, в народе распространилось такое волнение, что судьи не осмелились произнести над ним приговор. После этого он стал домогаться трибуната на следующий год (123 г. до Р. X) и получил его.

Первый трибунат Гая Гракха

Подробнее о младшем из братьев - см. в отдельной статье Гай Гракх

При тогдашних обстоятельствах этот трибунат обещал быть чрезвычайно бурным; сам Гай Гракх и мать его, предостерегавшая сына от участи брата, чувствовали, что только насильственными мирами можно было произвести реформы в государственном устройстве. Гай Гракх, сделавшийся трибуном почти в том же возрасте, как и брат его, по своему характеру был гораздо живее его, наклоннее к насильственным мерам, и с самого начала увлекся личными отношениями; закон и государственное устройство были для него предметами второстепенной важности, и в этом отношении он составлял совершенную противоположность Тиберию Гракху. Революционные меры следовали одна за другой, и хотя Гай Гракх в нравственном отношении и не заслужил ни одного серьезного упрека, но действиями его управляло честолюбие и вражда партий. Впрочем и сенат, несмотря на то, что заведовал, как высшее правительственное место, управлением всемирною державою, руководствовался в борьбе с братьями Гракхами еще худшими принципами и побуждениями, считая точно также дозволенными все средства.

Первые предложения Гая Гракха, получившие силу закона, имели характер частной мести и были чисто демагогическими. Гракх уговорил народ объявить, что сенат не имеет и не имел никогда права поручать кому-либо преследование римских граждан без судебного приговора; закон этот был направлен против Попилия Лены, который был настолько благоразумен, что тотчас по принятии его добровольно удалился из Рима. Потом Гай Гракх постановил, чтобы солдаты не покупали себе одежды сами, как это всегда водилось прежде, а получали бы на то деньги из государственной казны. Сверх того, благодаря его содействию, каждому гражданину даровано было право получать ежемесячно известное количество хлеба из государственных магазинов, по цене, на одну шестую ниже продажной. Гая Гракха упрекали не без основания, что он первый был виновником того, что праздный столичный народ стал существовать на счет провинций. Другие предложенные младшим из братьев Гракхов законы грозили ниспровержением всех существовавших государственных учреждений. До тех пор в центуриатных комициях голоса подавали сначала центурии первых классов; но так как первые голоса обыкновенно имели влияние на подачу следующих, то Гракх советовал народу постановить, чтобы каждый раз очередь подачи голосов была назначаема по жребию. Потом, чтобы доказать всем гражданам, что не сенат, а народ был настоящим повелителем государства, Гракх велел переместить трибуну, на которой стояли председательствующее должностное лицо и оратор народного собрания, таким образом, чтобы глаза их были обращены не в ту сторону, где сидели сенаторы, а туда, где находился народ. По его настоянию был также снова подтвержден и приведен в исполнение аграрный закон его брата, старшего Гракха. Расположив к себе народ всеми этими действиями, он заставил избрать в консулы на следующий год одного из своих друзей, Гая Фанния Страбона ; потом снова добился для себя трибуната, хотя вторичное избрание в трибуны на следующий же год было противозаконно, и подобная попытка стоила жизни его брату. Гай Гракх убедил народ сделать для него исключение, чтобы дать ему возможность осуществить предположенные им преобразования.

Второй трибунат Гая Гракха

Во время своего второго трибуната (122 г. до Р. X.) Гай Гракх преследовал аристократию еще энергичнее. Он отнял у сената одно из его важнейших прав, и в то же время привлек на свою сторону сословие, в руках которого находились все денежные средства государства, проведя закон, по которому члены комиссии, судившие преступления против государства, были избираемы не из сенаторов, как прежде, а из всадников. Прибегнув к хитрости, сенат успел однако лишить своего грозного противника значительной доли его влияния; Гай Гракх сам повредил себе, хотя и справедливой, но неблагоразумной с его стороны мерой. Сенат привлек на свою сторону другого трибуна, Марка Ливия Друза Старшего , и уговорил его затмить своего товарища в глазах народа другими, еще более демагогическими проектами законов, которые, как само собой разумеется, впоследствии все были уничтожены сенатом. Кроме того сам Гай Гракх высказал свое намерение предоставить всем итальянским союзникам право римского гражданства и тем возбудил против себя не только большинство городского населения, но даже консула Фанния и других лиц, до тех пор употреблявших в его пользу свое влияние на народ. При этом случае Гракх еще более повредил себе тем, что в то время, когда итальянцы спешили в город к нему на помощь, а Фанний требовал их насильственного удаления, он обещал им свое покровительство, но потом не посмел открыто принять их сторону. Тогда Гай Гракх окончательно потерял репутацию человека энергического, которому никто не мог противиться. Напротив того, Ливий Друз, поддерживаемый сенатом, провел различные постановления, имевшие целью привлечь на его сторону народ, удовлетворить требования союзников, и лишившие его соперника большинства его приверженцев. По предложению Друза, было постановлено: основать двенадцать новых колоний для вспоможения бедным гражданам, освободить от поземельного налога всех, получивших участки по аграрному закону Гракха, и сравнять относительно наказаний солдат союзников с римскими гражданами, находящимися в войске. Со своей стороны Гай Гракх, для поддержания своей колебавшейся популярности, предложил приступить к устройству дорог, постройки общественных зданий и других публичных работ, и этим привлек на свою сторону множество капиталистов, подрядчиков, предпринимателей и работников. Гай Гракх еще прежде говорил об основании новых колоний, а теперь, через одного из своих товарищей, сделал предложение, о котором до тех пор никто еще не думал, основать колонии вне Италии, на том самом месте, где некогда стоял Карфаген . Восстановление этого города, преданного проклятию, необходимо должно было повредить ему и его партии. Сенат без сопротивления утвердил все, что было необходимо для основания этой первой колонии вне пределов Италии, и даже сам предложил назначить Гая Гракха и его друзей Марка Фульвия Флакка и Рубрия комиссарами республики, для наблюдения за устройством этой колонии; при этом он имел в виду удалить их на время из Рима и, воспользовавшись их отсутствием, лишить их силы и влияния с помощью Ливия Друза. Друз снова принялся делать предложения, которые были гораздо привлекательнее всех законодательных проектов Гая Гракха, а так как постоянная поддержка сената облегчала ему осуществление его предложений, то естественно, что привязанность народа мало-помалу переходила на того, кто давал и мог дать более. Конечно, сенату не делает чести, что он поддерживал одного трибуна для того, чтобы низвергнуть другого, и потом, по достижении своей цели, снова отказаться от всех уступок.

Подобными средствами сенат успел до такой степени потрясти значение Гая Гракха, что консулом на следующий год был избран суровый и жестокий аристократ, Опимий, и что сам Гай Гракх, к концу года домогавшийся трибуната в третий раз, несмотря на все свои усилия, потерпел совершенную неудачу. Между тем Гай Гракх, вместе с другом своим Фульвием Флакком, оставался членом обеих комиссий, из которых одна заведовала разделением государственных имуществ, а другая основанием африканской колонии. Во время отсутствия обоих друзей, отправившихся в Африку для устройства новой колонии, сенат распустил слух о разных чудесных знамениях, выражавших негодование богов против восстановления Карфагена, а один из трибунов, преданный аристократам, предложил народу отменить постановление об учреждении этой колонии. Получив известие об этом, Гай Гракх и Фульвий поспешили в Рим, чтобы отстоять свое предложение, а вслед за ними толпами ринулись в город их приверженцы: шум, волнение и беспорядок господствовали на площади. Этого только и желала аристократия; основываясь на прежних действиях Гракха, допустившего изгнать своих итальянских друзей, она предполагала, что у него не достанет мужества, если дело дойдет до крайности.

Гибель Гая Гракха

Действительно, она не ошиблась. В этот день, когда должен был решиться вопрос о карфагенской колонии, консул Опимий занял самые выгодные места в Капитолии своими вооруженными приверженцами. Гай Гракх также вооружил свою партию, но, несмотря на очевидную неизбежность столкновения, объявил, что не желает, чтобы Дело дошло до открытого столкновения. Сенат со своей стороны искал только малейшего благовидного предлога, чтобы иметь некоторое право уполномочить Опимия действовать вооруженной силой. Предлогом послужила смерть одного консульского ликтора, случайно задавленного в огромной толпе народа. Тогда сенат дал консулу ту же власть, какая никогда была дана им Сципиону Назике против Тиберия Гракха, а от Опимия можно было ожидать такого же энергического и беспощадного исполнения воли сената, как и от Сципиона Назики.

Вскоре после такого решения сената, сильный дождь заставил народное собрание разойтись. Опимий приказал Гракху и Фульвию явиться к нему на следующий день, чтобы дать отчет в убийстве ликтора. Оба они для охранения своих жилищ окружили их на ночь огромными толпами своих приверженцев, с которыми рано утром отправились на Авентинскую гору. Фульвий был готов вступить в сражение, но Гай Гракх, желая войти в переговоры с противниками, два раза посылал своего парламентера в собрание сената. В первый раз Опимий прогнал посланного, а во второй приказал посадить в тюрьму и потом поспешно двинулся со своими вооруженными людьми на Авентинскую гору. Здесь он велел объявить помилование всем, кто положит оружие, назначив в то же время цену за головы предводителей. Долгое время противники оборонялись с удивительным упорством, но когда нисколько из них было убито, вся толпа рассеялась. Фульвий скрылся в дом одного из своих друзей, но был предан им и казнен. Гракх бежал в священную рощу за Тибр и там велел умертвить себя одному из своих рабов. Сенат приказал бросить в Тибр трупы обоих предводителей и прочих убитых, конфисковал их имущество и запретил родственникам их носить траур. Приверженцы Гракха, оставшиеся в живых, были преданы суду и, если верить дошедшим до нас известиям, следствие окончилось казнью слишком трех тысяч человек (121 г. до Р. X.). Подобная жестокость победившей партии повлекла за собою ожесточенную вражду между аристократией и народом, богатыми и бедными. Злодейство победителей перешло всякие пределы. Большая часть постановлений братьев Гракхов снова была отменена или, по крайней мере, оставлена без всякого применения.

Tiberius Sempronius Gracchus
Портрет из сборника биографий Promptuarii Iconum Insigniorum (1553 год)
134 до н. э.
Рождение:	162 год до н. э. (-162 )
Смерть:	133 год до н. э. (-133 )
Отец:
Мать:	Корнелия Африкана

Братья Гракхи в детстве: Тиберий и Гай с матерью Корнелией Африканской Младшей.

Тибе́рий Семпро́ний Гракх (лат. Tiberius Sempronius Gracchus , ( до н. э. - до н. э.) - древнеримский политический деятель, старший брат Гая Гракха .

Начало деятельности

Противодействие сената

Этот закон, наносивший удар крупному аристократическому землевладению, находил деятельную поддержку только в тесном кругу друзей и родственников Тиберия Гракха и вызвал ожесточённое противодействие со стороны большинства сенатской аристократии. Мягкий по природе Тиберий поневоле должен был прибегнуть к революционному способу действий. Борьба началась с того, что один из товарищей Тиберия по трибунату, Марк Октавий , наложил своё вето на закон. Тогда Гракх нарушил неприкосновенность трибунской власти, задав народу вопрос: «может ли оставаться трибуном тот, кто идёт против интересов народа? » Голосование решило вопрос против Октавия, и он силой был сведён со скамьи трибунов. Теперь закон прошёл, и назначена была комиссия для его осуществления: в комиссию вошли сам Гракх, его брат Гай и тесть Аппий Клавдий. Опасаясь мщения со стороны врагов, Тиберий стал ходить по улицам в сопровождении многочисленной вооружённой толпы телохранителей.

Особенно он боялся наступления нового года, когда закончится его трибунат, а вместе с ним и гарантия неприкосновенности. Поэтому он вопреки закону (нельзя было два года подряд занимать одну и ту же должность) выставил свою кандидатуру на выборах в трибуны 133 до н. э.

Убийство Гракха

В тот же день убито 300 приверженцев Тиберия, а затем начались уголовные преследования, хотя аграрный закон отменён не был и комиссия продолжала действовать; место убитого в ней занял тесть Гая Гракха , Публий Красс Муциан, а по смерти последнего и Аппия Клавдия их заменили Марк Фульвий Флакк и Гай Папирий Карбон. Комиссия работала успешно и в течение 5 лет довела количество крестьян-землевладельцев с 300000 до 400000.

См. также

Примечание

Литература

Биографии обоих Гракхов есть у Плутарха . Хорошее изложение их деятельности у Моммзена и Ине. Ср. Nitzsch, «Die Gracchen und ihre Vorgänger»; Neumann, «Geschichte Roms während des Verfalls der Republik». На русском языке есть популярный сжатый очерк деятельности Г. в ст. П. М. Леонтьева «О судьбе земледельческих классов в древнем Риме» («Отчёт моск. унив.» за 1861 г.).

• Дерзновение / Д. Валовой, М. Валовая, Г. Лапшина. - М.: Мол. гвардия, 1989. - 314 c., ил.
• Бобровникова Т.А.Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена. - М., 2001. - С. 352-389.

Ссылки

Сочинения Плутарха
Сочинения
Сравнительные жизнеописания
1 Непарные жизнеописания 2 Несохранившиеся жизнеописания

Категории:

• Персоналии по алфавиту
• Родившиеся в 162 году до н. э.
• Умершие в 133 году до н. э.
• Народные трибуны
• Семпронии
• Убитые политики

Wikimedia Foundation . 2010 .

Участие в войнах: Третья Пуническая Война. Завоевание Нуманции
Участие в сражениях:

(Tiberius Sempronius Gracchus) Древнеримский полководец и государственный деятель

В 147—146 гг. до н. э. принимал участие в кампании своего зятя Сципиона Эмилиана в войне с Карфагеном; первым взошел на городскую стену. Вскоре по возвращении в Рим был принят в коллегию авгуров.

В 137 г. до н. э. он был выбран квестором; после чего отправился с консулом Г. Гостилием Манцином в Ближнюю Испанию.

После поражения Манцина под Нуманцией Тиберия направили послом к нумантийцам, с которыми тот заключил мирное соглашение, позволившее вывести армию из окружения.

Во время поездки в Испанию Тиберий столкнулся с проблемой обезземеливания крестьян-италиков, поэтому приступил к разработке аграрной реформы. В 133 г. Тиберия избрали народным трибуном.

После того, как стало известно, что царем Атталом Пергамское царство завещано Риму, Тиберий внес предложение использовать его казну, чтобы субсидировать граждан получивших землю, дабы те могли приобрести необходимые инструменты, скот и семена.

Помимо того, он вынес на суд народного собрания вопросы о судьбах азиатских городов. Оба эти вопроса являлись вмешательством в традиционные сферы, которыми исконно занимался сенат. Предложения Тиберия остались без внимания, а отношения Тиберия с сенатом ухудшались все больше и боле; его противники угрожали привлечением его к суду после того, как будут закончены его полномочия. Работа комиссии триумвиров столкнулась со значительными трудности и вызывала множество конфликтов.

На выборах народных трибунов в 132 г. до н. э. Тиберий снова выдвинул свою кандидатуру, что вызвало шквал обвинений в стремлении к диктатуре. Верховный понтифик Сципион Назика вместе с толпой сенаторов попросту напал на сторонников Тиберия.

В результате стычек Тиберий был убит, его тело сброшено в Тибр. Уцелевшие сторонники Тиберия подверглись жестоким преследованиям. Скорбь простого народа в связи с трагической смертью Тиберия и ненависть к его убийцам оказались просто огромными.

Два брата, знаменитые римские политические деятели. Происходили хотя и из плебейского, но уже выдвинувшегося в ряды новой оптиматской аристократии рода Семпрониев. Их отец, Тиберий Гракх, был два раза консулом и раз - цензором. По матери (Корнелии - дочери Сципиона Африканского) они примыкали к знатному и просвещенному кружку Сципионов, центру греческих идей и образованности, в котором обсуждались вопросы политического, экономического и социального характера в применении к существующему строю Римской республики. Женитьба обоих братьев на аристократках еще более скрепила их связи с влиятельной в политическом мире средой. Воспитанием своим и высокими стремлениями Гракхи обязаны в особенности матери, женщине благородной и просвещенной.

Тиберий Гракх

- (163-133 до Р. X.) впервые отличился во время 3-й Пунической войны; его храбрость была признана строгим Сципионом Эмилианом. Отправленный квестором в Испанию, он сделал по дороге много поучительных наблюдений над состоянием римских земель; особенно в Этрурии он был поражен пустынностью страны и исчезновением крестьян-землевладельцев. В нем сложилось убеждение, что преобладание крупного землевладения и страшное обеднение среднего класса - существеннейший недостаток римского экономического и социального строя и источник всех бедствий республики. Возвратясь в Рим, он добился избрания в трибуны (134) и предложил закон (lex agraria), по которому определялась высшая норма владения общественной землей (ager publicus) - именно, 500 югеров на человека (югер = четверть десятины), а если у владельца есть сыновья, то на долю каждого еще по 250 югеров - впрочем, в общем не более 1000 югеров на семью. Образовавшиеся вследствие этого правила отрезки от существовавших до того времени крупных владений должны были поступить в казну для раздачи участками по 30 югеров безземельным гражданам на условиях наследственной аренды. Участки должны были считаться неотчуждаемыми (отличие от Лициниевых законов); получавшие их обязаны были возделывать их и платить в казну умеренный оброк. Этот закон, наносивший удар крупному аристократическому землевладению, находил деятельную поддержку только в тесном кругу друзей и родственников Тиберия Гракха и вызвал ожесточенное противодействие со стороны большинства сенатской аристократии. Мягкий по природе Тиберий Гракх поневоле должен был прибегнуть к революционному способу действий. Борьба началась с того, что один из товарищей Тиберия Гракха по трибунату, Октавий, наложил свое veto на закон. Тогда Тиберий Гракх нарушил неприкосновенность трибунской власти, задав народу вопрос: "может ли оставаться трибуном тот, кто идет против интересов народа?" Голосование решило вопрос против Октавия, и он силой был сведен со скамьи трибунов. Теперь закон прошел, и назначена была комиссия для его осуществления: в комиссию вошли сам Тиберий Гракх, его брат Гай и тесть Аппий Клавдий. Опасаясь мщения со стороны врагов, Тиберий Гракх стал ходить по улицам в сопровождении многочисленной вооруженной толпы телохранителей. Особенно он боялся наступления нового года, когда кончится его трибунат, а вместе с тем и гарантия неприкосновенности. Поэтому он вопреки закону (нельзя было два года под ряд занимать одну и ту же должность) выставил свою кандидатуру на выборах в трибуны 133 г. На случай, если бы аристократия стала противодействовать его избранию, в день выборов им была приготовлена вооруженная сила. В сенате, собравшемся по соседству с местом народного собрания, стали раздаваться голоса, требовавшие немедленной казни бунтовщика и нарушителя вековых установлений. В то же время в народном собрании послышался треск от случайно сломавшихся скамей. Сенаторы приняли этот треск за начало возмущения и, схватив в руки первые попавшиеся тяжелые предметы, выбежали на площадь. Народ расступился; толпа сенаторов прямо направилась к трибуну. Среди происшедшего шума Гракх не мог говорить и рукой показал на свою голову в знак того, что ему угрожает опасность. Этот жест тотчас же объяснили, как требование царской диадемы, и народ (не сельское население, а городской пролетариат, не заинтересованный в судьбе Гракхова закона) совершенно отступился от трибуна. Тиберий Гракх пытался бежать, но оступился и был убит. В тот же день убито 300 приверженцев Тиберия, а затем начались уголовные преследования, хотя аграрный закон отменен не был, и комиссия продолжала действовать; место убитого в ней занял тесть Гая Гракха, Публий Красс Муциан, а по смерти последнего и Аппия Клавдия их заменили Марк Фульвий Флакк и Гай Папирий Карбон. Комиссия работала успешно и в течение 5 лет довела количество крестьян-землевладельцев с 300000 до 400000. Судьба Тиберия Гракха обнаружила косность римской аристократии и неспособность ее к своевременному удовлетворению нарождающихся потребностей. Друзья народного дела и сторонники коренных реформ убедились, что для успеха их начинаний необходимо прежде всего ослабить в политическом строе преобладание аристократии. Горячим деятелем в этом направлении явился младший брат Тиберия Гракха, -

Гай Гракх

- (153-121 г. до Р. X.). Это был человек иного темперамента, чем старший его брат: пылкий, решительный, смело, без оглядки вступавший на революционный путь, хотя, как и брат, противник вооруженного бунта. Он превосходил брата разносторонностью талантов, широтой и глубиной взглядов и неотразимым красноречием; ему легче было занять положение решительного вождя толпы. В 123 г. он был выбран в трибуны. Важнейшие законы Гая Гракха, клонившиеся к тому, чтобы соединить против аристократии все остальные классы населения, были следующие: 1) хлебный закон (lex frumentaria) о дешевой продаже хлеба бедным гражданам, жившим в Риме; 2) дорожный закон (lex viaria) о проведении по Италии новых дорог для облегчения сношений мелких землевладельцев, появившихся благодаря аграрному закону Тиберия Гракха; 3) судебный закон (lex judiciaria), по которому в списки судей, в которые прежде заносились только сенаторы, включены были также и всадники в равном с сенаторами числе. В связи с этим законом стоит закон товарища Гракха по трибунату, Ацилия Глабриона, по которому в делах о злоупотреблениях провинциальных правителей, о вымогательстве (lex repetundaruin) судьями могли быть только всадники, а не сенаторы. Далее 4) военным законом (lex nulitaris) облегчались беднякам трудности военной службы. Наконец, 5) предложено было основание новых земледельческих колоний на юге Италии (lex de coloniis deducendis). Все эти законы должны были доставить Гракху прочное большинство в народном собрании и деятельную защиту и помощь со стороны городского пролетариата, сельского населения и всаднического сословия. Еще двумя законами (lex de provinciis consularibus и lex de prov. Asia a censoribus locanda) прямо ограничивался произвол сената в раздаче для управления провинций. И тем не менее все римское гражданство отшатнулось от своего трибуна, когда он приступил к главной и самой дорогой для него реформе, при помощи которой он хотел коренным образом обновить обветшавший состав римского гражданства. Это был закон о даровании прав римского гражданства союзникам (lex de civitate sociis danda). При основании новых колоний Гракх всегда отводил место в числе колонистов, кроме римских граждан, и латинянам, а одну колонию он предложил вывести на место разоренного Карфагена, что шло вразрез с национальным чувством римлян. Чтобы ослабить влияние Гракха на народное собрание, аристократы выдвинули против него его товарища, трибуна Ливия Друза, с еще более привлекательными предложениями: 1) отменить оброк с тех участков земли, которые были розданы по аграрному закону Тиберия Гракха, 2) признать эти участки отчуждаемыми и 3) вместо предложенных Гракхом 3-х или 4-х колоний со включением латинян основать 12 новых колоний, но только для граждан. Предложения Ливия Друза были приняты с восторгом, и популярность Гракха подорвана; во 2-й год трибуната Гракха (в 131 г. Папирий Карбон провел закон о вторичном избрании трибунов) ему не удалось провести закона о союзниках, а на 3-й раз его даже не выбрали в трибуны и оставили за ним только заведование устройством карфагенской колонии. Именно вопрос об этой колонии послужил поводом к катастрофе, в которой погиб Гракх. На месте, отведенном для этой колонии, произошли неблагоприятные предзнаменования, чем воспользовался сенат и предложил отменить закон о ней. Друзья уговорили Гракха воспротивиться сенатскому предложению. Неохотно последовал он за своими вооруженными сторонниками на Авентин. Во время жертвоприношения, которое совершал консул Опимий, когда по обычаю хотели очистить толпу от дурных граждан, одному из окружавших Гракха показалось, что служитель хочет удалить самого Гракха; он выхватил меч и убил служителя. Поднялся шум и крик, во время которого Гракх хотел успокоить толпу, удержать ее от дальнейших насилий, но не заметил среди общего смятения, что прервал речь трибуна. Сенат тотчас же потребовал к ответу нарушителя трибунской прерогативы. Друзья уговорили Гракха не повиноваться; тогда Авентин был взят штурмом. Гракх бежал за Тибр; на следующий день нашли в лесу его труп рядом с трупом одного из рабов его. Есть предположение, что сам Гракх, отчаявшись в своей судьбе, приказал рабу убить его. Приверженцы Гракха были перебиты, имущество их конфисковано; на деньги, вырученные этим путем, построен новый храм Конкордии, и началась аристократическая реакция. Биографии обоих Гракхов есть у Плутарха. Хорошее изложение их деятельности у Моммзена и Ине. Ср. Nitzsch, "Die Gracchen und ihre Vorgänger"; Neumann, "Geschichte Roms während des Verfalls der Republik". На русском языке есть популярный сжатый очерк деятельности Гракхов в ст. П. М. Леонтьева "О судьбе земледельческих классов в древнем Риме" ("Отчет моск. унив." за 1861 г.).